— К вашим услугам, — повернулся учитель, рассовывая по карманам пряники.
— В Сибири верховный правитель объявился, Колчак.
— Не может быть! — возразил Золотарев.
— Верно. Так вот… Не знаем мы: радоваться или плакать. Что посоветуешь, Аристофан Матвеевич?
Золотарев затруднился с ответом. Он явно нуждался в рязановских разъяснениях.
— Не может быть!
— Постановление совета министров, — подтвердил Гаврила. — Есть такое.
— Кто подписал?
Степан Перфильевич заглянул в газету:
— Вот… Петр Вологодский, Иван Михайлов, Леонид Устругов…
— Петр Вологодский?.. Это — голова! — многозначительно сказал учитель. — Значит, дело свободы торжествует! Мы на верном пути! Колчаку всегда сопутствует удача!.. Да-с, милостивые государи!
— Видно будет, — заключил кузнец. — Может, и твоя правда. Не шомполом пороть будет, а нагайкой…
На службе в Юрьев день отец Игнатий возгласил:
— Помолимся о благочестивейшем, самодержавнейшем великом правителе нашем Александре Васильевиче, всея России.
Однако дьякон Порфишка не поддержал батюшку. Не стал петь троекратное «господи, помилуй!» Скомкав службу, отец Игнатий один на один отчитал дьякона:
— Это же — сущее богохульство! Я пожалуюсь архиерею!
— Что хошь, то и делай, батюшка. Однако мы с отцом Василием учены. Особливо он. И тебя проучат. Если хочешь с Петрухой Горбанем повстречаться, так пой. Пой! А у меня нет охоты. Голос перехватывает.
О случае в церкви кто-то донес кустарям.
— Придется и этому разъяснить, — сказал Петруха.
— Я разъясню! — весело проговорил Семен Волошенко.
И ровно через неделю, когда шла заутреня, подгулявший у родни Семен въехал в церковь на своем Бурке. Верующие бросились по углам.
— Кого ты тут прославляешь, стер-ва? — наступая грудью коня на попика, спросил Волошенко.
Отец Игнатий, подобрав полы рясы, хотел было улизнуть в алтарь, но Семен преградил ему дорогу. И снова раскатистый голос Волошенко загремел под сводами церкви:
— О ком молился, сучий сын?
Попик забормотал что-то в оправдание, однако Семен не слушал его. Сунув плетку под сизый нос отца Игнатия, Волошенко грозно проговорил:
— Убирайся отсюда! И чтоб тебя больше не видел! — и страшно проскрежетал зубами.
Батюшка опрометью кинулся из церкви, а Семен матюкнулся ему вслед под осуждающие взгляды прихожан.
Петруха устроил Семену головомойку за такое разъяснение. А отец Игнатий в тот же день уехал восвояси и больше никогда не заглядывал в Покровское, которое опять осталось без священника.
После этого личность адмирала Колчака стала популярной в селе. Правда, на первых порах ее вспоминали не иначе, как в связи с выходкой Волошенко. Но через некоторое время о верховном правителе заговорили более обстоятельно.
Макар Артемьевич не был злопамятным. Если ему причиняли обиду, он мог вспылить, наговорить обидчику бог знает чего, изничтожить человека словами. И тут же обо всем забыть. Только один раз в жизни, еще в молодости, когда его понапрасну обвинили в краже казенного леса, целую неделю дулся на лесничего. Потом спохватился, махнул на все рукой и вместе с Домной тайком уехал ночью в бор. Привезли два воза бревен. «Теперь если и говорить станут, так не зря», — решил он. От обиды не осталось и следа.
Так было и со Свиридом Солодовым. Вскипел поначалу Завгородний, уязвленный Свиридовым отказом в самое сердце. Шутка ли сказать: не захотел породниться! Все высказал ему Макар Артемьевич, никакого зла впрок не оставив.
И все-таки спустя много дней он упрекнул Солодовых. Конечно, в этом виноват и сам Свирид. Промолчи он, и ничего б не произошло.
Случилось это на свадьбе. Когда за столом стало шумно, захмелевший Свирид наклонился к Макару и сказал:
— Я ведь мог и не отдать вам Любку.
— Ну, и что? — с ледяным спокойствием проговорил тот. А в душе поднималась буря.
— А ничего..: Не отдал бы и все.
— Выходит, что ты нам милость великую сделал? Да ты сам-то кто? Кацап косопузый… Чем кичишься? Тем, что наплодил их и моришь голодом? Любка, может, у нас только и наелась в первый раз! А справу ты какую ей дал? — разошелся Завгородний. — Подумаешь, честь для нас — такая родня! Пристал, как к зипуну бобровый ворот!
Домна дернула за рукав мужа. Заставила замолчать. Она же успокоила и Свирида, который собирался уйти домой. Увлеченные своими разговорами, гости не заметили, как разгорелся и как вдруг стих скандал.
Однако родители молодых снова стали недругами. Свирид ругал себя и Пелагею за проявленную слабость.