Проветрив караулку, Карябкин с неудовольствием подумал о своей службе. Перевалило уже за полночь, люди давно спят, а ты вот сиди и жди, когда заявится начальство. Нельзя уйти, не дождавшись, потому как ключи от тюрьмы у надзирателя.
«Кого же поведут в лесок? Чья очередь? — подумал надзиратель и стал перебирать в памяти арестантов. — Должно, писаря из Покровского. С ним поспешать надо, а то сам помрет. Вот и никудышний совсем, однако тоже в большевики лезет. Про то и не помыслит, что бьют ихнего брата похлеще, чем сидорову козу».
Раздумье Карябкина оборвал заливистый храп одного из часовых. Милиционер завалился на спину и отчаянно насвистывал в обе норки. Душу выматывал. Надзиратель дал ему под бок тумака — утихомирил.
Со двора долетел окрик постового, и под окном проскрипели чьи-то тяжелые шаги. Карябкин оправил гимнастерку, взбодрился. Даже в ночное время начальство любило порядок.
Громыхнув шашкой о порог, в избушку ввалился унтер Груздь. Крякнул, разглаживая усы. Осмотрелся.
— Я завсегда умственно гляжу на человеков, — заговорил он. — Ежели ты рвение оказываешь, хвала тебе и соответственное производство в чин. И чтобы перед строем: так, мол, и так, заслужил и прочее. Достоин, дескать…
Груздь был словоохотлив. Значит, где-то хлебнул спиртного. Об этом же говорил унтерский нос, налитый будто свекольным соком.
— Я уважаю тех, которые по всей форме. И чтобы у меня не баловать. Да!.. — И грузно опустился на табуретку.
Карябкин равнодушно поковырял в ушах, зевнул.
— Что-то начальство не идет, — сказал, прильнув к окну.
— А я кто тебе? Ты брось, Карябкин! Ты меня с собой не равняй! Сиводни я правлю всякие дела в волости, как усмотрю. Господин Марышкин со следователем уехали в Сосновку за дезертирами. И я скажу тебе: сиди тут, Карябкин! И сидеть будешь, потому как ты есть тюремный надзиратель. Понял?
— Так ночью никого не сымут с довольствия? Не уведут?
— Я тебя спрашиваю: понял?
— Да это все ясно, как божий день.
— То-то! Я могу командовать вобче волостной милицией. Нынче на чины не шибко смотрят. Скоро Марышкин, их благородие, в Омска поедет, в департамент. И ежели что, так замолвит слово, чтоб для меня волость нашли. И я тебя к себе заберу, Карябкин! Следователем будешь, как Качанов. Кабинет с креслом дам. На окно штору повесишь. Только чтоб по всей форме, — Груздь многозначительно поводил перед своим носом указательным пальцем. — Я завсегда умственно…
— Коли нет во мне нужды, может, спать идти? — спросил Карябкин.
— Ето мы еще подумаем, — ответил унтер, опустив голову на стол. — Мы еще… — Он промычал что-то и смолк.
В это время к воротам подъехали сани. Сердитый голос окликнул часового.
— Чего надо? — отозвался тот.
— Принимай арестованных! Да живее!
— А кто вы такие?
— Открывай ворота или начальника зови! — приказал приезжий.
Однако звать Карябкина не пришлось. Он появился у ворот сам, услышав шумный разговор. Просунул голову наружу сквозь окошечко, специально проделанное в заборе.
— Откудава?
— Из Мотинской волости. Помощник начальника волостной милиции, — отрекомендовался один из конвоиров.
— Сейчас спрошусь, — ответил Карябкин, захлопнув окошко.
— Чего спрашиваться? Открывай ворота!
Приезжие поругивались в адрес надзирателя, пока он расталкивал спящего Груздя. Сообразив, в чем дело, унтер похвалил Карябкина:
— Ежели старший по службе в наличии, завсегда докладывают ему.
С достоинством прошагал по двору, выкрикнул:
— Старший унтер-офицер Груздь! Сиводни заместо начальника!
— Мы арестованных привезли… Из Мотиной.
— Бумага есть?
— Есть!
Унтер проворчал, отодвигая тяжелый засов:
— У нас своих девать некуды. Как ни отправляем, а все завозно.
— Так это же ваши. Потому и приказано самим уездным начальником доставить их в Галчиху.
— Проезжай! — Груздь распахнул ворота. — Сколько привезли-то?
— Четверых.
Карябкин повернул ключ в большом, как двухпудовая гиря, замке. Проскрипело железо.
— Давай сюда! — кивнул на приоткрытую дверь.
В санях закопошились. Унтер радостно вскрикнул:
— Да никак Горбань попался? Что, убег, анафема? От нас не уйдешь! Теперь считай: крышка тебе! Уж и подарочек нам привезли! Самого главаря большевицкого!
— Руки вверх, сволочь! — Петруха выхватил из-за пазухи наган. — Только пикни!
В эту же секунду Мефодьев, выдававший себя за помощника начальника, обезоружил часового. Волошенко прижал к двери Карябкина. Надзиратель лязгал зубами и повизгивал от страха.