Закинув винтовку за плечо, Роман быстро зашагал по проложенному лошадьми следу, что вился, огибая согры, вдоль кромки бора. Мороз и ходьба горячили кровь. Изредка Роман останавливался, отдыхал и снова шел. Пересекая дороги, оглядывался по сторонам, как затравленный зверь. Когда под ногами неожиданно всхрустывал валежник, невольно приседал, чувствуя, как громко стучит сердце.
Так Роман прошел добрых четыре версты. Сразу же за Кукуем след повернул в степь. Лог, по которому проехали всадники, тянулся до самых Шаповаловских колков. Идти дальше Роман не решился. Неизвестно еще, сколько бы пришлось ему колесить по степи прежде, чем встретится с кустарями. Да и на открытом месте его, пешего, могла без труда заметить милиция, и тогда все кончено. На милость Марышкина Роман не сдастся.
До позднего вечера бродил он по бору. Потом спрятал винтовку под полушубок так, что была видна лишь часть ствола, и вышел к Бобровской мельнице. В нос ударило лошадиным потом и солодом. Стремясь остаться неузнанным, прошмыгнул между подводами помольщиков в котельную. Ванька кочегарил один.
— Механик-то наш политическим оказался. Большевиком! — сообщил он. — Вот и возьми его! Жалко Терентия! А ты чего такой, ровно скис?
Роман коротко рассказал, как было. Ванька сокрушенно покачал головой.
— Да-а. Дела у тебя неважнецкие! Куда же теперь?
— Домой, конечно, нельзя мне. А вот к одному человеку… Да уж не буду скрывать от тебя. К деду Гузырю хочу податься. Он спрячет. Только бы к нему. Тут подводы не найдется?
— Найду! — на ходу бросил Ванька, выскакивая из котельной.
Вернулся он тотчас же. Лошадь выпросил у помольщика, будто бы за мельником съездить.
— Я тебя в момент домчу. Пошли! — сказал он.
На улицах им попадались редкие прохожие, больше молодежь. У Народного дома играла гармошка. Наверное, Колька Делянкин. Вспомнились Роману первые после фронта гульбища. Казалось, это было очень давно, хотя прошло всего несколько месяцев. Многое изменилось в жизни Романа. Так много пережито, что мечты демобилизованного солдата о покое вызывали теперь улыбку.
У Гузыревых ворот Ванька круто развернул коня и погнал обратно.
Роман тронул рукой калитку. Она открылась без скрипа. Постучался в окно.
Дед, выскочивший на крыльцо, молча схватил за рукав полушубка и увлек за собой. Перешагнув порог избы, Роман увидел его веселые, с лукавинкой глаза. Гузырь смешно подпрыгивал, стараясь снять шапку с Романа.
— Раздевайся, забубенная голова! Гостем будешь, якорь тебя!
— Да я…
— Эх, Романка, — перебил Гузырь. — Жизня, она поворот имеет. Будем говорить, ты ее эдак пристраиваешь, а она в сторону. Значится, норов у нее такой. А Андрюшку Кошелева ты по-сурьезному. Так разделал, любо-дорого!
— Кто тебе сказал, дедка? — подивился Роман.
— Сорока на хвосте принесла, якорь ее! — ухмыльнулся дед. — Которые на кустарей грешат, однако я поимел другое смыслие. И ждал тебя. Постелю за печкой пристроил, чтоб обитаться было способственней.
— Спасибо, дедка! Больше мне некуда идти.
— Да нешто я не чувственный, а? Как есть, все понимаю, Романка.
Из-за печки, опираясь на ухват, вышла Лопатенчиха, Затрясла головой, приветствуя гостя, прокашлялась.
— Вечерять, сынок, садись, — пригласила она и тяжело задышала, собрав в гармошку синие губы.
— Промазал я, Романка. Лишнюю, значится, чарку подсунул тогда бабке. Туго приходит в нормальность. А ты взаправду навались на карасишек. Надысь ведро споймал энтой живности, якорь ее!
Роман сытно поужинал. Затем залез за печку и, согревшись, быстро уснул.
У Гузыря нечего было бояться ареста. К нему никто не ходил, опасаясь бабки. И Роман здесь чувствовал себя спокойно. Целыми днями он плел с дедом морды и корзинки. Ждал кустарей. Но они после налета на волостную тюрьму совсем потерялись. Кстати, о налете ходили по Покровскому самые противоречивые слухи. Гузырь, например, слышал от галчихинского мужика, что Петруха появлялся там с несметной силой. Другие же утверждали, что это проделал один Мефодьев. Говорили также, что кустарей вскорости где-то поймали и уже отправили под конвоем во Вспольск.
Роман ничего не знал толком и об Якове. Удалось ли ему скрыться, освободившись от тюрьмы? Может, уж и в живых нет.
— Ты, дедка, сходи к нам. Передай Любе поклон, — попросил Роман Гузыря. — Пусть прибежит проведать, что ли, новости расскажет.
— Сделаю, Романка! В лучшем виде зазнобушку твою представлю, любо-дорого! — задорно ответил Гузырь и в тот же вечер побывал у Завгородних.
Любка пришла около полуночи. Роман без света ждал ее, сидя у окна. Он услышал легкие Любкины шаги. Прогремел в сенях половицами. Отодвинув засов двери, рванулся к жене: