Семен сразу же нырнул в подполье. Вылез оттуда бледный, растерянный. На босу ногу одел валенки, на плечи накинул полушубок. И без шапки рванулся к дверям.
— Ты куда? — остановил его Мефодьев.
— Жена там… Алена до срока рожает. Бабку надо! — И выскочил на улицу.
В воротах Семена чуть не сшиб конем Роман Завгородний. Проснувшись, он услышал выстрелы. И сразу понял все: кустари ведут бой с милицией. Там и Яков.
Не раздумывая, Роман оделся, схватил винтовку. Напрямик, по глубоким сугробам бежал до дому, чтобы взять Гнедка. И поскакал на Кукуй, где все еще продолжалась перестрелка.
Когда пальба стихла, Роман был на краю выселка. Мелькнула мысль: «Перебили кустарей!.. Погиб Яша!..» Невыносимая боль сжала сердце. Стиснув зубы, Роман на скаку щелкнул затвором винтовки и приник к гриве коня. Потом он увидел перебегавшего улицу Банкина и влетел за ним во двор Волошенко.
— Где Яша?
— В избе. Все там, — торопливо ответил Мирон.
Не успел Роман спешиться, как на крыльцо выскочил Яков.
— Ты откуда? — в голосе старшего брата прозвучала тревога.
Роман махнул рукой в сторону села:
— Спешил на помощь, да вот запоздал.
— Убить могли тебя! Ух, ты! — насупил брови Яков.
— Ну, ладно! Не убили же…
Опершись руками на косяки дверей, из сеней смотрел на братьев Касатик. Он выплюнул потухшую «козью ножку», весело подмигнул Роману:
— Фартовый у меня кисет! Значит, к нам, в отряд?
— К вам.
— Ну, то-то! А я тебе что говорил! — И Касатик широко заулыбался.
На огороде стали собираться любопытные. У них на глазах Мирон Банкин обыскал убитых. Обнаружив в кармане у Марышкина какую-то бумажку, он насыпал в нее табаку, свернул цыгарку и закурил.
— Жаркую работенку перекурить следует, чтоб на том свете упокойничкам не икалось.
Потом он снял с начальника милиции венгерку, вытер с нее кровь и примерил:
— В самый раз. Будто по мне шита. До чего же удобная штука!
Бабы остановившимися глазами молча смотрели на убитых, прижимаясь друг к дружке. Вид смерти наводил на них ужас. А мужики перебрасывались короткими замечаниями:
— Ловко их.
— Всех наповал. Не пикнули.
— Теперь, паря, бежать надо. Всем скрываться. Коли нагрянут каратели, пощады не жди.
— За каждого убитого десятерых постреляют, а выпорют поголовно.
— Колчак не простит энтого.
— А мы плевали на Колчака! — важно сказал Банкин и напустился на мужиков. — Вы тут панику не разводите! Не пустим в село карателей! Ясно?
— Кишка тонка! — ехидно возразил высокий седобородый дед в пестрой собачьей дохе. — Супротив милиции вы так-сяк, а коли казаки навалятся, только и видели вас. А народ за энто самое расхлебывай!
— А ты думал, как советскую власть завоевывать?
— Боками, что ль? Спину под шомполы подставлять? Тьфу! — дед сердито сплюнул. — Так и нечего хорохориться! Мы да мы, а что, и сам в толк не возьмешь!
— Чего, старина, разошелся? — К толпе подошел возбужденный боем Мефодьев.
— Да вот он. Мол, мы — вояки…
— И правильно, — улыбнулся Ефим. — Разве плохо милиции по зубам дали?
— Неплохо. Про энто никто и не говорит. Сами видим, неслепые, поди. Да мало вас. Вот об чем речь.
— Сегодня — мало, завтра — прибавится. Ты, старина, насчет шомполов сказал. Конечно, каратели не помилуют. У них такой закон, что порют всех подряд. И расстрелять могут. За это и бить их надо. Мало нас, так помогайте! Вместе-то скорее осилим врагов.
— Ты, Юхим, горяч больно. Сразу такие дела не делаются. Поспешишь — людей насмешишь, как тогда, у Прорыва.
— Так ведь и время не терпит, — развел руками Мефодьев. — Не сладко народу приходится.
— Да уж куда слаще-то. Прошлый раз сладостев надавали, теперь опять жди. Хватит! — решительно сказал щуплый, хромой мужичонка, грозя палкой кому-то. — Народ не потерпит порки. Лучше умереть, чем под шомпола ложиться! А этому так и надо, холере! — он показал на труп Марышкика. — Смеялся, радовался, когда мужиков секли. Теперь мы над тобой посмеемся.
Уложив на подводы раненых и оставив у соседей больную жену Волошенко, кустари снова уехали в степь. Роман задумчиво смотрел на дорогу, которая уводила его из родного села.
По широкому раздолью Сибири метался буран. С диким воем и хохотом проносились над раздетой землею снежные тучи. Казалось, они убегали от ветра. А он догонял их, кромсал на части, кружил в каком-то страшном неистовстве. Но тучи ускользали, и бешеная скачка продолжалась.
Буран забивал сугробами села, переметал дороги. Уводил в сторону от жилья и убаюкивал путников в открытой степи. И часто бывало, что буран стихал, а они так и не просыпались.