— А как же! Энто мы понимаем, — простодушно сказал Касьян.
Офицеры засмеялись. Староста приободрился, решил еще повеселить господ.
— Энто у нас был конокрад Алешка. У киргизов теперь промышляет. Он тоже всегда говорил: стянул я, а спрос с господа бога. Не уважал, когда его бьют.
Против ожидания смех оборвался. Атаман шагнул к Гущину, резанул взглядом исподлобья:
— Счастье твое, старик, что мы приехали сюда молиться, — и снова отошел к окну.
К старосте наклонился Качанов, вполголоса посоветовал:
— Свечку поставь за здравие их превосходительства.
На площади стыл народ. Церковь не вместила и десятой доли собравшихся здесь покровчан. А еще не подошли кукуйские.
У баб испуганные лица. Мужиков и парней почти не видно: попрятались. За всех в ответе старики. Дед Гузырь трется около выстроившихся в две шеренги улан. Ему тоже не по себе, но любопытство подзуживает.
— Ваша благородия, а где пороть будут? — спрашивает он у хорунжего.
— Пороть? — Хорунжий раскатисто хохочет. — Да мы ж молиться приехали.
Между коней, по коридору, образованному уланами, атаман со свитой направился в церковь. Снова загудели колокола.
Взойдя на паперть, Анненков остановил взгляд на чем-то громоздком, прикрытом рогожей. Затем вопросительно посмотрел на Качанова.
— Трупы убитых кустарями, ваше превосходительство! — ответил тот.
— Трупы? — Глаза атамана погасли, сверкнув вороненой сталью. — А ну, покажите.
Адъютант сдернул рогожу. У Анненкова клином сошлись брови. Побелели скулы, будто он вдруг обморозил их.
— Молебен отменяется! — устало, не без рисовки, проговорил атаман. — Как сказано в писании: я принес не мир, но меч. С дороги, пожалуй, не лишне отдохнуть, братья офицеры! Утро вечера мудренее. Народ тоже распустите. Пусть идут по домам. А вам, брат поручик, — обратился он к Лентовскому, — вам предстоит заняться делом, не теряя времени. В вашем распоряжении конвойцы Позабавьте людей хорошим спектаклем. Главное, чтобы с фейерверком. С нами бог!
В эту ночь в Покровском никто не спал. Шли повальные обыски. Кустарей искали по всему селу. Арестовывали и допрашивали их родственников.
По улицам скакали верховые. Слышались возбужденные голоса конвойцев. Изредка хлопали одиночные выстрелы.
Облокотясь на стол, Лентовский курил папиросу за папиросой. К нему на сборню то и дело приводили арестованных. Говорил поручик мало. Ни в какие подробности не вникал.
— Отец главаря кустарей Анисим Горбань, — сказал Качанов, втолкнув в дверь седого, изможденного старика.
— Где сын? — бесстрастно спросил Лентовский.
— Не знаю, ваше благородие.
Не поднимая со стола наган, поручик выстрелил. Пуля попала Анисиму в живот. Он упал на колени, схватившись за рану. Застонал.
— Повесить для всеобщего обозрения, — сказал Лентовский конвойцам. Старика поволокли на улицу.
Следующим ввели Гаврилу. Он не мог оторвать взгляда от забрызганного кровью пола. Глаза остекленели.
— Тесть Горбаня?
— Тесть.
— Кузнец?
— Кузнец.
— Ковал пики?
— Нет.
— Больше ковать не будешь! Руки на стол! — Лентовский вскинул наган…
К утру буран стих. Из-за бора встало солнце. И все увидели Анисима Горбаня, повешенного на журавле школьного колодца.
— Господи! — в страхе крестились бабы. — За что же наказание такое?
Гаврила лежал дома на кровати, и Мясоедов оперировал ему раздробленные пальцы. По приказу поручика конвойцы долго молотили их прикладами винтовок.
А на кладбище, прикрепленное к одному из крестов, полоскалось на легком ветру зловещее знамя атамана. Череп скалил зубы, глядя на Покровское пустыми глазницами.
Сюда, к знамени, вывели на расстрел писаря Митрофашку. Он был босым и в одних подштанниках. На спине у Митрофашки палач вырезал звезду. Из раны сочилась кровь.
— Пой «Боже, царя храни»! — крикнул ему Лентовский.
Митрофашка молчал, безразлично глядя на прицелившихся в него конвойцев.
— Пой!
И вдруг лицо писаря оживилось. Вздохнув полной грудью, он запел:
Залп оборвал песню…
На Кукуе еще с вечера каратели окружили дома кустарей. Натаскали под углы соломы. Повыбрасывав на улицу женщин и детей, ждали самого атамана.
Наконец, он подъехал со всем штабом. Офицеры весело переговаривались в ожидании «фейерверка».
— Можно начинать, брат поручик, — кивнул Анненков Лентовскому.