И только сельская площадь голым-гола. Ни одного деревца, ни одного палисадника. Сюда выходят своими фасадами постройки купца Степана Перфильевича Поминова, дом кредитного товарищества, пожарка, сборня, винная лавка однорукого целовальника Тишки. В центре площади стоят деревянная церковь да недокрытое здание Народного дома. В свое время на стройке не хватило гвоздей, купить их тоже было негде. Так и оставили до поры.
А когда в лавке появились гвозди, артель плотников давно уже рассчитали. Потом собирались достроить дом обществом, но дальше разговоров дело не пошло.
Все эти серые, припорошенные пылью постройки уже много лет стоят в буром песке. Говорят, когда-то на площади буйно росла трава, да пошли в селе ярмарки, и беспокойные, разудалые барышники повыбили ее. Одна лебеда сохранилась в том углу, откуда начинается кладбище.
Стоит подуть ветру из киргизских степей — и дома селян прячутся друг за друга. Деревья и заплоты не пускают ветер во дворы, гонят прочь. И тогда он, злой и стремительный, вырывается на простор площади и бесчинствует здесь, пока не усмирит его дождь или снегопад.
Переулков в селе немного и нет ни одного сквозного. Чтобы выехать в степь, к ветрякам, с Подборной или с Гривы, надо изрядно повилять по селу. Каждый строился, как бог положит на душу.
Пять улиц в Покровском, и у каждой — свое лицо, своя история. Дома на Гриве, что остроги: из толстого леса рублены, с подслеповатыми окнами, высокие. Под одной крышей с домом — все надворные постройки. В тревожное время внуками Ермаковой дружины выстроена эта улица. Попробуй подступиться, лихой татарин, когда из амбразур, проделанных в бревенчатых стенах, зорко смотрят стволы ружей!
Подборная заселена несколько позже вольницей, бросившейся на щедрые сибирские земли. Дома здесь помельче, а огороды побольше. Видно, оскудел охотничий промысел, а киргизы, с которыми шла торговля, откочевали поглубже в степь. Пришлось вплотную заниматься земледелием, сеять пшеницу, просо, садить картофель и овощи.
Затем, в последние годы прошлого столетия, появились украинцы с Харьковщины и Полтавщины. Бор уже стал собственностью Кабинета его императорского величества: лишней лесины не срубишь. Вот почему постройки на улицах Харьковской и Пахаревской зачастую крыты соломой, а вместо заплотов нередко служит плетень. Зато эти улицы зеленее. Каждый двор, что сад, — весь в вербах. Переселенцы старались сделать село уголком родной Украины.
И, наконец, Степная улица. Эта только начинала отстраиваться. Станет отделять отец женатого сына и идет на Степную смотреть, где можно поставить дом. Не у всякого под боком пустует место для постройки, а до края своей улицы далеко. На Степной живет больше молодежь, которой еще много надо, чтобы крепко встать на ноги. И строения тут победнее, чем на остальных улицах. Впрочем, невзрачные, обшарпанные домишки разбросаны по всему селу. Нет в Покровском нехватки в бедноте.
С востока в село врезалось между Гривой и Борисовкой озеро, вдоль которого тянется сомкнувшийся с Покровским Кукуйский выселок. Он тоже имеет свою приметную историю. Когда-то сюда выселили за буйный нрав и постоянную ссору с миром одного мужика.
— Сиди тут. Кукуй! — сказали ему. И с тех пор этим словом стали называть часть села за Кабаньим озером.
За три года, что не был дома Роман, ничего в Покровском не изменилось. Правда, на Борисовке несколько домов снесло пожаром, и теперь на этом месте горбились, утопая в лебеде и крапиве, крыши землянок. Погорельцы набирались силы для строительства новых гнезд. Кое-где уже лежали бревна, тес, кирпич.
Роман направлялся на Кукуй: надо выполнить просьбу Петрухи Горбаня. Первые дни фельдшер совсем запрещал подниматься с постели, а когда Роман встал, почувствовал слабость. Да и теперь еще от ходьбы выступил на ногах и спине холодный пот. Часто стучало сердце.
Дойдя до выселка, Роман сел передохнуть на лавочку, вкопанную у заросшего смородиной палисадника. Солнце раскалило песок, воздух и даже само небо, которое стало белесоватым. Лениво гудели пчелы. И им была, наверное, в тягость липкая, изнуряющая жара.
Под мокрой от пота повязкой чесалась рана. Это ощущение легкого, приятного и в то же время нестерпимого зуда знакомо Роману. Так было когда-то и с рукой. Чешется — значит, заживает.
Неласково встретило Романа родное село. И надо ж было случиться беде на второй день после приезда! Да разве узнаешь наперед, где упасть, где встать.