— Брось! — в голосе Романа прозвучало недовольство. — Чего сбесился?
— А ты не лезь! И точка!..
— Уйди, Яков! — Роман побледнел вдруг, и губы его задрожали, будто на жгучем морозе. — Уйди!
Яков отступил на шаг и не то с удивлением, не то с любопытством посмотрел на брата. Таким он видел его впервые. Что с Романом? Откуда у него эта ярость? Словно порох, вспыхнул.
— Чего вы? — крикнула с крыльца Домна.
Яков обернулся, махнул рукой и пошел к дому. А Роман постоял минуту с закрытыми глазами: тупая боль тисками охватила голову. Потом, пошатываясь, как пьяный, направился в завозню.
— Чего ты с Ромкой связался? — отчитывала Домна старшего сына. — Ему и без тебя погано. Хворый он.
— А ну вас всех!
— Ты не нукай. На жинку свою понукай, бесстыжий. Я вот возьму дрючок. Не посмотрю — и женатого благословлю. И давай собирайся. Бери котелок да пойдем.
На улице тарахтели телеги. Взглянула Домна во двор Кожуры и не увидела там подводы. Значит, и сосед выехал. А Трофиму до покоса поближе будет.
Выскочил из дома с котелком и подушкой Яков, вспрыгнул на стоявшего у забора Чалку и хватил с места галопом через приоткрытые ворота. Только песок из-под копыт брызнул.
— Подушку оставь, чертяка! Люди засмеют! — крикнула вслед мать.
Яков ничего не ответил. Наверное, не расслышал ее голоса, а может, и не захотел отозваться.
Едва за лесом всколыхнулись и распластались по облакам багровые крылья восхода, сборы были закончены. Домна и сноха старательно уложили на телегу все, что потребуется на покосе.
— Рома! — позвала мать. — Буди батька и поедем.
— Подержите кобеля! Дело есть, — донеслось с улицы.
Домна захватила цепь, которою был привязан Полкан, и набросила ее кольцом на крюк, вбитый в стену амбара. Теперь ранним гостям нечего было опасаться.
— Заходьте, люди добрые.
В воротах показались сельский староста Касьян Гущин и старик из переселенцев Елисей Гаврин. У Касьяна длинный и острый, как пешня, нос, жидкая, похожая на метлу борода распласталась по синей вельветовой жилетке. Первое впечатление, которое производил староста, было безотрадным. Думалось, что, стоит только захотеть этому мрачному с виду человеку, и любого сотрет в порошок. На самом же деле Гущин имел характер покладистый. Стараясь во всем угодить властям, не обижал особо и односельчан, не ожесточал против себя.
Стоило Касьяну заговорить, как мрак на лице рассеивался. Оно теплело.
— Хозяюшке Домне Егоровне и протчим почтение! — проговорил староста, обнажая лысую, вытянутую к макушке голову.
— С поклоном нижайшим и здравия желаем, — робко высунулся из-за спины Касьяна переселенец.
— Здоровеньки булы. Садитесь вот хоть туточки, — Домна освободила от поклажи уголок телеги. — Садитесь.
— Благодарствую. Постоим, хозяюшка. У нас дело не долгое, — ответил староста.
Из завозни вышли Роман и Макар Артемьевич. Младший Завгородний молча кивнул гостям головой и остановился поодаль, гадая зачем вдруг явились староста и этот сивобородый дружок Гузыря. Взгляд Романа, проскользив по грязной, сшитой из мешковины рубахе и коротким, трубочкой, холщовым штанам Елисея, остановился на побитых ногах деда. Они были настолько худы, что, казалось, могли переломиться, сделай Елисей хоть одно неосторожное движение. Не ноги — ходули.
— Чем могу услужить, Касьян Дмитриевич? — разглаживая бороду, медленно произнес Макар.
— Дело, значит, сурьезное, — не знал с чего начать Гущин. — Потому как схода ноне на Петров день не было. Покосы, вроде, по-старому.
Роман насторожился. Неужели Захар Бобров подъехал к старосте и теперь снова добивается размена? От него всякого ждать можно.
— По-старому, говорю. А народу-то поприбавилось. Хотя бы Елисея возьми. Это — первое дело, коли обчество переселенца не обидит. Сами, поди, за счастьем в Сибирь-кормилицу поспешали. И забывать такое никак не полагается.
— Кто ж забывает? — отозвалась Домна. — Памятуем. Все, как есть, памятуем. С землянок жить начали, сохою целик распахивали. А как же?
— Во-во, хозяюшка Домна Егоровна. Так оно и есть! А косил Елисей в прошлом годе, значит, на Прорывском кордоне. Косил бы там и косил. И никто б не потрогал. Да вот лесничество не дает ноне той елани. Что сделаешь? Земли-то кабинетские. Что скажет власть, то и исполнять надо.
— Кабинета ведь нет теперь, — Роман подошел к старосте. — Миколку-царя заарестовали.
— Эдак. Однако приказ вышел, чтоб не дозволять пользоваться царевым достатком. Что прежде выдали обчеству, тем и обходиться. Вот как в волости, в земстве, значит, обсказывают.