Всю дорогу от бора до Барсучьей балки молчали. Как ни крути, а тяжела жизнь мужицкая. Всяк, кому не лень, волен распорядиться тобой. Захотят — от семьи оторвут, ушлют на войну, на каторгу. Что ни замыслят сделать, то и сделают. Мужик, что овца. А тут еще перемены пошли. Что ни месяц, то власть новая. И каждая свою линию гнет, к каждой подстраиваться надо. Миколка был — хвалили его на людях, пришли Советы — стали ругать царя. А там еще был Керенский. Ничего не поймешь. Все перепуталось.
— Не годится эдак, робята! — встретил Завгородних Захар выговором. — Условились, как следоваит, и на попопятную. Я вам пол-елани Крапивинской отдал. Не сено — золото чистое. А вы — туды и сюды. Не годится эдак!
— Вот что. Мы не рядиться приехали. Пусть Елисей косит наш пай — и точка! — сказал Яков. — И не корчи из себя министра!
— Эвон что! По совести, так я тут хозяин, иродово семя! А не хошь, так размен требоваится.
— Видел? Вот тебе размен! — Яков показал Боброву кукиш. — Ты готов все земли заграбастать! Пусть здесь Елисей косит. Коси, дед, и что смечешь — все твое.
— Ну, погоди же, погоди! Я до тебя доберусь! Всех вас Завгородних на чистую воду выведу. Варнаки подзаборные!
— Там что хочешь, то и делай. А сейчас пусть Елисей косит наш луг. И замолчь, паскуда! — Яков круто повернул коня и скрылся в логу.
— Вишь, какие вы ухари! А? Ох, и ухари! Это вам так не пройдет. Властям пожалуюсь! — боком подскочил мельник к Роману.
— Коси, дед! — не обращая внимания на Боброва, сказал Роман переселенцу и тронул коня. Во время спора он искал глазами Любку и не нашел.
У заросшего малинником колка, что соседствует с Барсучьей балкой, на дорогу вышел Ванька Бобров. Чумазое лицо исполосовали струйки пота.
— Ты тут? — удивился Роман.
— Тут. Пообещал дядя дать на пару дней машину, так вот, отрабатываю. Задарма и на своих харчах кошу. Прижимистый сука! А я тебя далеко приметил. Ну, что опять покос делили?
— Ага.
— Поди, и Любку повидать хотел? Снюхались, черти окаянные! Дядя недавно услал ее в село за хлебом, а потом поедет Любка на елань. Там и налюбуетесь друг другом, вдоволь.
— Да я не особо, — напустив на себя равнодушие, ответил Роман. А сам подумал, что очень хотел бы застать здесь Любку. Ведь и поехал Роман на заимку, чтобы увидеть ее.
Что ни говори, а любовь полнее оттого, что человеку дается счастье ожидания. Кажется, и невмоготу, душа от тоски разрывается, бывают минуты, что годами оборачиваются, столько в них страдания вложено. И все-таки хорошо ждать! В шелесте листьев и птичьей песне слышать родной голос, видеть мысленно образ единственный, неповторимый…
Пусть страдать. Но это страдание стоит многих радостей. Пройдут годы, и жизнь вдвоем станет привычной. И много будет счастливых воспоминаний. Однако ничто не вспомнится так, как первые ожидания встреч.
Роман ждал Любку нетерпеливо, мучительно. Часами бродил вокруг бобровского покоса, скрываясь от людских взоров в густых зарослях сосняка и ракитника. И много раз мерещилась ему в высокой траве цветастая Любкина косынка. Вот она мелькнула, скрылась и снова мелькнула. А присмотришься — и нет ничего.
Значит, не приехала. А может, и не приедет вовсе? Чего бы, скажем, не передумать Захару? Он назло Роману не пошлет сюда Любку. Впрочем, откуда Боброву-мельнику знать о том, как близка Роману синеглазая батрачка? Ей бы еще не думать о куске хлеба, да нужда заставляет. И не на себя работать — на дядюшку чужого. Что положит, тем и довольна будь.
Временами Роману хотелось бежать навстречу Любке. Она, наверное, уже едет сюда. Встретить ее, сказать, какая она хорошая, чтобы знала, как любит Роман, и не ушла ни к кому другому.
Нюрка не то, что забылась, а как-то незаметно ушла из сердца. Да, она нравилась Роману. И, может быть, он и до сих пор бы не разлучился с нею и женился бы на ней, не повстречай Любку Солодову. Ведь люби он Нюрку, наверное, простил бы позор. Нет, нет! Все равно не простил бы! Ни за что! Это всю жизнь ловить на себе наглый взгляд того, кому она отдала свою чистоту девичью. Всю жизнь!
О Любкином приезде известил Романа Демка. Прибежал запыхавшийся, счастливый.
— Любка приехала! — сообщил он, осклабившись. — Про тебя спрашивала.
— Вот что, Дема. Позови ее к ближним кустам. Скажи, что, мол, спрашивает какой-то человек. А я буду ждать. Ладно?
— Я чичас! Ты мне нравишься, Ромка. — И скрылся в придорожном ракитнике.
Любка спешила, почти бежала. А потом вдруг остановилась, оглянулась, постояла немного и пошла тише, срывая на ходу цветы иван-чая. На ней было ситцевое полинялое платье с холщовой заплаткой во всю грудь. И Роману казалось, что это платье удивительно идет к светлым Любкиным глазам, к ее красивому открытому лицу.