Задавал скоту корм — телочку пырнул в бок вилами. Прирезать пришлось. Все у него, не как у людей. Делает одно, а думает о другом. Впрочем, о чем ему думать, когда на плечах никакой заботушки нет?
Любка поехала с Романом, отпросившись у мельника. Тоже помочь надо матери натаскать воды в баню, перемыть ребятишек.
Гнедко бежал неторопко. Простучали под колесами плахи моста и песчаная дорога сменилась накатанным до блеска проселком. Степь быстро теряла пахучую, последождевую свежесть.
Роман полулежал на телеге, чувствуя пьянящую близость Любкиного плеча. А она, уйдя до пояса в траву, глядела в даль степи, туда, где темными полосками виднелись колки. И думала Любка о спелых, волнующихся на ветру хлебах, о белых ромашках. И еще немножко о Романе, потому что о нем нельзя было не думать. А если о Романе, значит, и о себе тоже.
И о залпах, которые прозвучали в селе. Предчувствием беды вошли они в ее чуткое сердце: как бы чего не случилось с отцом, с братьями, да и с Романом. Арестовывают же других мужиков по деревням. Которых в каталажку сажают, а которых заберут и концов не сыщешь. Говорят, расстреливают.
— Рома!..
— А?
— За что людей убивают?
— Смотря кого. На фронте — ни за что…
— А в Галчихе?
— За что-то убивают, а, может, и тут ни за что…
— И тебя убить могут?
— Наверное, могут…
Любка круто повернулась, посмотрела на Романа. И легко, одними пальцами, дотронулась до его русых, начинающих отрастать волос. Он быстрым движением поймал ее руку и крепко сжал в своей, а затем вскочил на колени. Засмеялся.
— Все это — ерунда. На войне не убили — и тут не убьют.
— Ты не связывайся ни с кем. Если дерутся — отойди.
— А выйдешь тогда за меня? — неожиданно сорвалось с его губ. И вдруг он вспыхнул и опустил глаза.
— Не знаю, — серьезно ответила Любка и сразу же перевела все на шутку. — Если сватать хорошо будешь…
Она заметила скакавших им наперерез двух всадников. Увидел их и Роман.
«Неужели объездчики?» — с тревогой подумал он. В телеге не было ничего, чем можно защититься. А уйти от верховых, конечно, нельзя. Хорош Гнедко, да телега с седоками.
Но вот Роман вспомнил о шкворне. Он вынет шкворень и будет защищаться… Лишь бы Любку не тронули сволочи.
Опасения оказались напрасными. Когда всадники приблизились, стали хорошо видны красные ленты на фуражках.
«Как в России», — отметил про себя Роман, догадываясь о причине стрельбы в Покровском. Не иначе, как эти люди с властью встретились.
Верховые подъехали. Один из них — мужчина лет тридцати с лихо закрученными усами под маленьким, вздернутым носом — спросил:
— Далеко едешь?
— Домой, — ответил Роман.
— Откуда?
— С покоса. Рядом тут.
— Жена? — кивнул на Любку второй — мужчина помоложе в матросской тельняшке, опутанной пулеметной лентой.
— Жена, — солгал Роман Кто их знает, что за народ, а все ж к мужней жене лезть не то, что к девке. Не посмеют.
— Хороша!.. Ровно ягодка малиновая. Молодая. Объезживаешь? — ощерился старший.
Роман недовольно насупил брови.
— Да ты не серчай. Житейское дело, — заговорил тот, что в тельняшке. — А все-таки бабенка у тебя того… Эхма!
— Спросил свое и езжай! Понял? А то, брат, не посмотрю, что вырядился, — сдерживая ярость, медленно проговорил Роман.
— Уж и запетушился!
— Поедем, Митря, — строго оборвал дружка старший. — Ты, мужик, не обижайся. Митря у нас не совсем шурупит. Порастерял кой-какие винтики по дороге. Вот ездим и ищем.
Любка засмеялась.
— Истинное слово — винтики ищем! За тем сюда и посланы.
Верховые повернули коней назад и пустились галопом к мосту. Гулко зацокали по укатанному чернозему копыта.
На окраине села Любка попросила Романа остановиться. Спрыгнула с телеги.
— Так дойду, — сказала она, доставая из-под травы туесок с ягодами.
— Довезу, Люба. Ровно стесняешься…
— Видишь, какая я… Платье — латка на латке. Тут же недалеко мне. Дойду.
— Напрасно ты! Еще обидят эти… — Роман кивнул в сторону ускакавших всадников.
— Езжай один, — грустно проговорила Любка, зашагав обочиной дороги.
Макар Артемьевич встретил сына у ворот. Он был босиком, в исподней рубашке. Под глазами вздулись синеватые мешки. Наверное, недавно проснулся или с большого похмелья.
— Кто стрелял?
— Красные какие-то приехали. Командира своего хоронят, — с безразличием ответил отец.