— Ты что, не знаешь тятю? В завозне с утра до вечера. Песни поет — и точка!
— Значит, такой, как был. — Роман улыбчиво смотрел на брата. — Ну, и Яша! Медведь! Честное слово, — медведь! Настоящий гвардеец!
Выпили по второй. Роман еще больше оживился. Попросил рассказать о деревенских делах.
— Драка идет. Ничего не поймешь, — коротко ответил Яков. — Лучше ни с кем не связываться. Нас не тронут, и мы не заденем. Так вернее.
— Здорово, ребята! — в окне показалась долговязая фигура Ваньки Боброва. До призыва в армию это был первый приятель Романа. А потом они расстались и ничего не знали друг о друге. Значит, и Ванька вернулся.
— Заходи! — Роман кинулся навстречу.
— Подержи кобеля.
— А ты давай в окно.
Ванька легко перевалился через подоконник. Весело шмыгнул мясистым носом, пробежал взглядом по столу.
— Рано вы…
— Похмеляемся. Садись — гостем будешь, — сдержанно проговорил Яков.
Роман заметил холодок, с которым были сказаны эти слова. Между братом и Ванькой что-то есть. Не иначе, как передрались из-за девок и не могут простить обиды. И чего цапаться? Наверняка, дело выеденного яйца не стоит. Не то — брат не стал бы вовсе разговаривать.
— Они маненько о покосе поспорили с дядей, — как бы угадав думы приятеля, сказал Бобров. — Только я тут ни при чем.
— Одна вы шатия! — отрезал Яков. — Готовы всех под себя подмять.
— Напрасно ты так, Яков Макарович. Я же у дяди вроде как за батрака. Что положит, тем и сыт.
— Ладно. Садись. А покоса за Прорывом все равно не отдадим!
— Мне ничего не надо. А касательно дяди, как сход решит, так и хорошо.
Нашли за сундуком бутылку водки, припрятанную отцом Василием, и мир был восстановлен.
— Ты не женился? — спросил Роман у приятеля.
— Женитьба — не гоньба, поспею.
— Оно правда, — сказал Роман и снова поймал себя на мысли, что хочет услышать про Нюрку.
В церкви заблаговестили. Сначала тяжело ахнул большой колокол, затем — поменьше, и заливистым серебряным звоном отозвались совсем маленькие колокольцы. Яков спохватился:
— Опоздает батя к службе, — и толкнул попа ногой. — Эй, ты! Великомученик. Вставать пора!
Поп открыл затекшие, узкие глаза, обвел всех равнодушным взглядом и что-то промычал в ответ. Звон повторился.
— Слышишь, батя?
— …Воздержатися же с вечера и трезвитеся даже до времене священнодействия… Аще же в день скорби моея бога взысках.
— Не в себе батюшка. Ишь, какие речи мудреные чешет! Будто заговор шепчет, — усмехнулся Ванька.
— Порфишка-дьякон отведет службу. Он на всякие проповеди горазд, — сказал отец Василий, поднимаясь на карачки. — Мы умрем и будем, как вода, вылитая на землю, которую нельзя собрать. Пиво добро, да мало ведро. Эх-хе-хе!.. Налей-ка, Яшенька, чарку поболе. Спирту бы харбинского дернуть! Душа, яко геенна огненная.
Ванька заторопился. Он ведь заглянул мимоходом. Дядя-мельник послал в лавку за литовкой, ждет, поди. И уже выпрыгнув из окна, Иван крикнул другу:
— Вечером на Подборную приходи! Знать, соскучился по девкам? И Нюрка Михеева должна быть.
— Что она?
— А ничего. Все такая же. В общем, не плошает, — и недвусмысленно подмигнул.
У Романа защемило и оборвалось сердце.
День прошел в сплошном дурмане. Тупая боль в голове не утихала. В виски стучалась кровь, как будто молотом вызванивали по наковальне. Тошнило от папирос, выкуренных натощак.
Роман хотел уснуть, но не смог. Брат снова уехал на пашню. Поп покаялся в мирских грехах и смиренно удалился восвояси.
Под окном появлялись и уходили соседи, о чем-то спрашивали. Роман отвечал и, наверное, невпопад. Раза три заглядывал в горницу отец, но сын притворялся спящим. Пить больше не хотелось, разговаривать тоже.
Мучила Нюрка. Он вспомнил все встречи с нею — от первой до последней, стараясь разгадать непостижимую тайну ее переменчивой души. Когда Роман впервые поцеловал Нюрку в колке, она с каким-то странным любопытством посмотрела на него, засмеялась радостно и снова подставила губы. Потом сама целовала жадно, с болью. И вдруг повернулась и убежала.
Через неделю они снова встретились, не договариваясь, а так, случайно. По крайней мере, для нее нежданной была эта встреча. Что до Романа, то он искал Нюрку, искал упорно, нетерпеливо.
Роман водил купать лошадей и увидел ее у озера. Окликнул. Она подошла грустная, задумчивая. И все время молчала. Хотел обнять Нюрку, но она отвела его руку.
А после опять стала веселой, смешливой, беззаботной. Обещала ждать…
И вот теперь Иван сказал: не плошает. Конечно, не знает Ванька, как дорога она Роману. Если бы знал, не травил бы распаленного сердца. А может, он просто ляпнул первое, что пришло на ум?