ПОЛОВОДЬЕ
Книга вторая
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
Своенравны, обманчивы сибирские весны. Не спешат они встретиться с летом. Пригреет солнце, подуют южные ветры — и взмокнут дороги, дробно, со звоном застучит о мерзлые завалинки капель. А потом словно опомнится вдруг природа: да рано еще теплу! Встрепенется и так ударит морозом, что брызнут кругом серебристые искорки льда. И снова закуролесит, загудит метель.
Но бывает и так, что долгие недели подплывает водою черный ноздреватый снег. Оседает, проваливается и медленно сходит, обнажая островки голой, потрескавшейся земли.
Весна девятнадцатого года была необычной для этих мест. В начале марта подошла оттепель, и в каких-нибудь два-три дня растопило сугробы, и вешние воды дружно устремились в низины. По всей неоглядной степи зашумели, заворчали ручьи, буровя едва оттаявший чернозем. Вспучились, вышли из берегов речушки, затопило балки и овраги.
Вода клокотала, кружилась шапками желтой пены. На раздольном своем пути она играючи срывала мосты, подхватывала и несла невесть куда целые стога сена. В мутном потоке осатанело бились друг о друга щепки, коряги и серые, похожие на обмылки, льдины.
Ничто не могло остановить или укротить половодье, пока оно не набушевалось вдоволь и не сошло само. А когда в степи все стихло, под вешним солнцем кинулись в рост травы, распустились первые цветы.
Бурной была в Сибири та весна…
Отряд Ефима Мефодьева стоял в глубоком нераспаханном логу, в стороне от дорог. В колке, что разбежался березняком и малинником по всему логу, партизаны нарубили жердей, привезли с ближних заимок бурой прошлогодней соломы и поделали небольшие теплые балаганы. Тут же на скорую руку устроили загон для лошадей, выхудавших от переездов по степи и бескормицы. Всю зиму за кустарями гонялись своры карателей. Почти каждую неделю приходилось менять стоянки. Отряд был плохо вооружен и, помня о неудаче под Покровским, на открытый бой не решался.
Кружась по степи, горстка повстанцев обрастала советскими работниками сел и дезертирами. К весне к отряде было уже около двухсот человек.
С распутицей для людей и коней наступила передышка. Каратели пока что отсиживались по селам, не рискуя преследовать повстанцев по степному бездорожью. И отряд использовал это время для того, чтобы подправить тягло, привести в порядок обмундирование. Молодежь училась стрелять.
В полдень деловито копошились у дымных костров грязные, заросшие волосами мужики. Готовили постные супы, пекли в золе картошку. Сушились. От них воняло махрой, прелыми онучами и паленым.
Роман в колке поил Гнедка. Конь пофыркивал и тянул сквозь зубы холодную мутную воду. Роман ласково трепал его рукой по шее, гладил по спине, по ребрам. Думалось: «Ждут нас с тобой дома, дружище! Дела ждут, пашня. А мы вроде и недалеко, в каких-нибудь сорока верстах от Покровского, да путь наш до дому длинен и долог. Кто знает, доберемся ли еще?»
Мысль снова увела Романа в прошлое. В памяти встали беспокойные станции за Уралом. Ошалелые люди с кумачовыми повязками на рукавах и папахах. Тогда они были для него чужими, у них была своя жизнь, которая ничуть не касалась Романа. А теперь он одной судьбы с ними. И ждет их в Сибирь, чтобы вместе навалиться на врага. Да только что-то топчется фронт у Волги. Нелегко, видно, осилить Колчака, когда за него и чехи, и англичане, и французы. И Америка тоже. А Ленину, кроме верховного правителя, есть кого бить. Петруха в газетах вычитал про царских генералов Деникина и Краснова, которые с Кавказа да с Дона на Москву наступают.
И все-таки Красная Армия придет в Сибирь. На выручку. Нельзя же позволять, чтоб государство рвали на клочья. Это все равно, что человека порвать. Калекой будет или вовсе помрет…
А Люба сейчас, поди, со скотиной управляется. Пообедали уж. Отец бродит по двору. Ему ни за что не хочется браться. Покучерявит бороду и проходит мимо. Ему бы прилечь в завозне, однако там еще холодно — не улежишь.
А мать пристально следит за Макаром Артемьевичем с крыльца. Она не сердится. Она лишь удивляется тому, какие есть беззаботные люди на свете. И смуглыми тонкими пальцами разглаживает складки на фартуке. Руки матери не любят покоя.
— Завгородний! Роман! — кто-то торопливо позвал за спиной.
— Чего? — откликнулся Роман, поправляя наброшенную на плечи серую солдатскую шинель.
— Командир зовет, — проговорил Мирон Банкин, спускаясь в колок по выбитой конскими копытами тропке. — Разговор у него есть к тебе важный. Дай-ка закурить.