— А мне рассказывали про мельника в Покровском. Он ведь тоже мужик и зажал все село в своих руках. На стороне этого мельника Советская власть никогда не будет! — горячо проговорил Гурцев. — И Сибирь станет советской, не иначе.
Рязанов молча прохаживался по кабинету, а Куприян следил за ним пытливым взглядом. Что скажет Рязанов на это?
— Мне кажется, чтобы не наломать дров, до полной победы над Колчаком следует воздерживаться от каких-либо реформ, — наконец ответил Рязанов.
Так они ни до чего и не договорились.
Проводив Гурцева, Геннадий Евгеньевич думал о судьбах революции в Сибири. Идею областничества, несомненно, поддержат крестьяне. Большевики останутся в меньшинстве. Будет создано народное правительство с участием всех левых партий. Таким образом, на смену диктатуре придет подлинная демократия.
Геннадий Евгеньевич начал укреплять военно-революционные комитеты. Он предложил в свою очередь создать съезд представителей ревкомов, который бы решил вопросы управления восставшей местностью.
Мефодьев одобрил предложение Рязанова. В армии и в селах выдвигались и обсуждались кандидатуры делегатов. На собраниях нередко выступал сам Геннадий Евгеньевич и приехавший из Галчихи Сережа Иконников. Никакой должности при штабе Сережка не занимал, а назывался агитатором и состоял при комиссаре действующей армии. Когда в селе недопонимали политику Главного штаба, к мужикам посылали Сережку. Он добросовестно выполнял эти поручения. Особенно охотно ехал Сережка туда, где решали, как быть с попами. Обычно после выступления агитатора попов изгоняли из прихода или закрывали церковь. В Галчихе Сережка опечатал храм божий и ключи сдал на хранение председателю тамошнего ревкома. За такое самоуправство ему, правда, пришлось однажды поплатиться. Сережку прихватили в бору хористки и другие верующие бабы. Они навалились на него, связали и отвели на нем малую нужду.
Почти месяц Сережка не показывался на люди, а потом уехал в Сосновку. Всей душой он возненавидел богомольных баб и никогда больше не разговаривал с ними.
Рязанов ехал по делам в Покровское и пригласил с собой Сережку. Бородатый коренастый боец из мотинского взвода, что-то бормоча себе под нос, разровнял на телеге сено, бойко вскочил в передок и, оглянувшись на седоков, тронул серого коня. Телега легко покатилась под гору к мосту, повиливая колесами. Она была разбита, дребезжала и скрипела.
— Ну, и экипаж у тебя! — сказал Рязанов насмешливо.
— Живем в степи, — ответил боец, поворачиваясь. — А ведь прежде, товарищ комиссар, ты не хаил мою телегу, когда спал на ней и ехал до переправы. Не забыл, поди, как я тебя к бакенщику подвез?
Рязанов удивленно поглядел в морщинистое лицо бойца, узнал. Вспомнил: мужик шептался с бабой в сенях. А потом она ревела у ворот.
— Ты ж собирался в бор, уголь жечь, — вкрадчиво произнес Рязанов.
— Не знал я, кто ты есть. Учителя всякие бывают. Мог и шпион в учителя вырядиться. Одежда понарошке на тебе сидела, как на корове седло. И потому решил я, что лучше не брать тебя в попутчики. Уж извиняй, товарищ комиссар.
Рязанов покачал головой. Не смотри, что мужик простачок с виду. Глаз у него наметанный, такого не проведешь.
Развалившись в телеге, Геннадий Евгеньевич с увлечением говорил Сережке о предстоящем съезде. Земство изжило себя. Рождается новая форма крестьянского самоуправления, которую поддерживают мужики.
Возница прислушивался к разговору. Круто повернувшись, заметил:
— Всему голова — Советская власть. И ежели отбросить ее, то я сумлеваюсь.
— Это почему же? — заинтересовался Рязанов.
— Видишь ли, товарищ комиссар, у каждого свой ум и каждый рассуждает по-своему. Которому, может, при царе лучше жилось, а которому без царя. Да не об этом речь. До сей поры мы поджидали, кто кого хлопнет. А теперь ушли партизанить, помогать Ленину. Спросишь, отчего ему помогать. Я скажу тебе, товарищ комиссар. Советская власть у меня двадцать пудов пшенички забрала, под расписку. Жалко было. Пришел Колчак. Двенадцать шомполов мне отпустил. Больно было. Потом прикинул я, сколько рабочему хлебушка надо. Выходит, что ему моей пшенички на целый год хватит. И ежели у меня неурожай случится, Ленин возьмет у других и даст мне. Это и называется Советской властью.
— Ну, а если жить без Колчака и без Ленина? Самим править Сибирью? — наклонился к бойцу Сережка.
Мужик покачал головой и рассмеялся. Ох, мол, и заливаешь ты, дружок.
— Да разве можно так! Сибирь, она никогда не была сама по себе. Что в Питере да в Самаре, то и у нас. Так и будет. Колчак — тьфу, — возница презрительно сплюнул. — И ежели нам жить без Советов, то я сумлеваюсь.