— Вот Тисса.
Костя застучал по своей груди.
— Я — интернационалист, — это слово ему очень нравилось.
Лайош наклонил голову в знак того, что он все понял.
— Да. С вами уеду в Сегед, а оттуда во Францию. Там далеко? — продолжал Костя.
— Далеко. Отчень далеко идти ногами, поезд — совсем близко.
— Значит, поедем на поезде, буржуев бить будем во Франции. Сначала ваших, потом французских.
Лайош смаху обхватил лопатами Костино лицо и сочно поцеловал в губы. Все рассмеялись.
— Я тоже с вами, — сказал Касатик. Лайош поцеловал и его, а потом и Романа.
Проводив Лайоша до штаба, где, шумно перекликаясь, собиралась рота, Роман пригласил его заходить. Тот пообещал не забывать, наведываться. Может быть, он придет даже завтра вместе со своим другом Шандором. О, это очень веселый человек! Он умеет играть на гармошке и скрипке. Если нужно, то и спляшет. За это Шандора очень любили мадьярские девушки. Знал бы Роман, какие красивые барышни в Сегеде! Пусть сибирячки не обижаются на Лайоша. Они тоже ему нравятся.
Но в ближайшие дни Лайош не пришел. Он уехал в армию Гомонова как делегат съезда Советов восставших сел от мадьяр-интернационалистов.
Антипов рассказал командиру роты Иштвану Немешу о Гурцеве и состоявшемся в штабе собрании. Внимательно слушая, Иштван кусал мундштук трубки и поблескивал угольками глаз.
— Мы пошлем делегата! — твердо сказал он. — Мы будем воевать не за Сосновку, а за Советскую Россию!
Это было вскоре после вступления роты в село, в тот же вечер, а назавтра мадьяры проводили Лайоша.
Яков Завгородний днями пропадал в оружейной мастерской. Отливали про запас пули, чинили винтовки, делали бомбы. Приближалась зима, и кузница готовила подковы и гвозди. Правда, часть старых подков собрали по селу, но большинство нужно было выковать. В кузнице не смолкал перестук молотков.
А еще Яков как член сельского ревкома занимался многими другими делами. Когда Гавриле становилось туго, хоть разорвись, он посылал за Яковом. Тот недовольно морщился, но всякий раз приезжал.
Фельдшер Мясоедов не знал, куда определять раненых. Они лежали в его доме и на полу, и в сенях. Такая теснота, что повернуться негде. Но самое главное — подступали холода, раненые уже мерзли по ночам. Не хватало матрацев, подушек, одеял.
— Что хотите, то и делайте. Но так дальше нельзя, — горячился Семен Кузьмич, допекая Гаврилу. — Принимайте самые неотложные меры!
Обхватив покалеченными пальцами лохматую голову, Гаврила размышлял, как быть. Задумчивый ходил из угла в угол Яков.
— Да-с! О раненых нужно проявить максимум заботы!
Ревкомовцы понимали это без Семена Кузьмича. Конечно, раненый, что ребенок. Простыл, недоел или недопил — и кончился. Никакое леченье впрок не пойдет, когда положить человека некуда.
Уж свои партизаны — ладно. Не о них речь. Не так много партизан. А вот белых по бору насобирали пропасть. Что до Якова, то он бы не стал лечить атаманцев. Знали, на что шли.
— Белые тоже не скот, — как бы прочитав его мысли, сказал Семен Кузьмич. — По всем законам гуманности их нельзя бросать на произвол судьбы.
Яков с досадой махнул рукой. Понятно, мол, да от этого не легче.
— А что если нам занять под лазарет Народный дом? — встрепенулся Гаврила.
— Помещение просторное, — оценил фельдшер. — Однако, насколько мне помнится, там всего одна печь. Не подходит!
— Не горячись, Семен Кузьмич. Печи сложить можно. Давайте-ка лучше осмотрим его, — предложил Яков.
— Где же ключи? — шарил в столе и в шкафу Гаврила.
Ничего не нашел. Послали за ключами от Народного дома к бывшему старосте Касьяну Гущину.
Пока ждали посыльного, на сборню ввалилась компания баб во главе с Морькой Гордеевой. Осадили скрипучий председательский стол, зашумели.
— Говорите толком, чего надо! — сердито прикрикнул на них Гаврила.
— Скажи ему, Морька.
Сорвав с плеч цветастый кашемировый полушалок, Морька взмахнула им, словно хотела отогнать мух от Гаврилы, и заговорила решительно:
— Тише, бабоньки!.. Я скажу, ить не побоюсь! А надо нам молиться, грехи свои перед господом богом отмаливать.
— Ну, и отмаливайте! Я-то причем? — удивился Гаврила.
— Как ты ни при чем, дядька Гаврила! А не тебя ли отец Василий боится!
— Да пошли вы от меня подальше вместе с ним!
— Никуда мы, бабоньки, не пойдем, — степенно рассудила Морька. — А ежели пойдем, так вместе с тобой, дядька Гаврила, к батюшке. Ты скажешь ему, чтоб отводил службу.
— Ладно. Черт с вами. Зовите его сюда!