— Что у вас?
— О Гайде. Получены сведения, что его пышно встречал Красильников в городе Канске. Полковник клялся Гайде, что по первому же его приказу поведет наступление на Омск.
— Предатели! — выкрикнул Колчак, выскакивая из-за стола. — Я дал им все. Я произвел Гайду в генералы, Красильникова — в полковники! Я мог отдать Красильникова под суд!.. Хорошо, идите, ротмистр. У вас все?
— Все, ваше превосходительство.
— Идите!
Колчак тут же вызвал Комелова.
— Заготовьте приказ о лишении Гайды чинов и орденов. Он из России уедет тем, кем приехал сюда — незаметным австрийским фельдшером, — холодно проговорил адмирал. — Каждый должен расплачиваться за свое прошлое!
Степан Перфильевич и Володька прибыли в Омск на рассвете. Утро было сырое, промозглое. Ночью здесь прошел дождь, и на перроне матово светились лужи, по которым вышлепывали солдаты, встречающие поезд с фронта. У многих солдат были носилки. А в стороне, у ворот и на вокзальной площади, — фургоны, крестьянские телеги, крытые брезентом санитарные двуколки.
Кутая лицо в воротник нового касторового пальто, Степан Перфильевич с интересом наблюдал за суматохой. Владимир потянул было отца к вокзалу, но он уперся:
— Поглядим.
Кроме них, на перроне топталось немало любопытных. Больше женщины и барышни. Одни прибыли с поездом. Другие были без багажа: наверно, выходят не к первому составу с ранеными, надеясь встретить кого-то из родных или знакомых.
Паровоз протащил вереницу теплушек и остановился. Степан Перфильевич посмотрел на хвост состава: он обрывался далеко, у самых стрелок. И где только разместят такую уйму раненых!
Едва открылись двери теплушек, станцию огласили стоны и крики. Откуда-то появились сестры милосердия в белых платках и с нарукавными повязками. Они помогали солдатам разгружать вагоны. Раненых ложили на носилки и тащили к подводам. Но некоторые брели к воротам сами, припадая на палки или держась за санитаров.
— Вон тифозные, — кивнул Владимир на больных с пунцовыми перекошенными лицами, которые бились в бреду на телегах. Их придерживали и прикручивали веревками.
Степан Перфильевич взглянул и, понурившись, отвернулся. Вид больных был ужасен. У лавочника защемило сердце при мысли, что его сын мог оказаться среди этих людей. Нет, Володька — молодец, сумел пристроиться.
Один из вагонов разгружали быстрее. Прямо к нему подходили зеленые ребристые фургоны, в которые сбрасывали трупы умерших в пути. Падая, трупы постукивали костями по доскам или плюхались, как набитые куделей мешки.
— Уйдем отсюда! — брезгливо морщась, сказал Владимир. Степан Перфильевич взял чемодан, еще раз окинул взглядом страшные фургоны и тронулся следом за сыном, сутулясь больше обычного. Он сильно сдал за последние недели. Обвис, постарел. В его выпученных глазах постоянно жила настороженность. И то сказать, много мук принял лавочник. Когда на площади мужики терзали Антона Бондаря, Степан Перфильевич сидел на пыльном чердаке своего дома и ждал, что вот-вот заберут и его. Но, слава богу, дотемна никто не пришел к Поминовым.
Ночью Степан Перфильевич, забрав в лавке всю наличность, простился с женой и пешком отправился в дальнюю дорогу. Огородами, под самым носом у дозорных, пробрался он в бор и на третьи сутки добрел до станции, где разыскал Владимира.
Сын обрадовался отцу, а пуще — отцовским деньгам. На них можно было недурно пожить в Омске. Может, и свадьбу отгулять. Жениться бы на красавице из благородных. Выбрать вроде генеральши Гришиной-Алмазовой.
Владимир сказал о своем желании отцу. Степан Перфильевич, платком вытирая потную шею, ответил жестко:
— Об матери надо позаботиться, чтоб с ней беды не вышло да чтоб товар не разграбили.
— И мне нужно жизнь устраивать.
— Не то время сейчас. Но уж коли приспичило, что-нибудь сделаем. Раскинем мозгой, — уступая, проговорил Степан Перфильевич. Владимира вызвали в Омск, и они поехали вдвоем. Лавочник не пожалел денег на вагон первого класса. На станциях он приносил водку и, напившись, хвастался перед попутчиками своим сыном. Как-никак, а в офицеры вывел Володьку. В штабных подпоручиках ходит.
В гостинице «Россия» ничего не переменилось. Те же улыбчивые японцы встретились на лестнице. Та же горничная пробежала по коридору с большим чайником красной меди. И едва отец с сыном переступили порог номера, появился хозяин со своим убийственным равнодушием:
— Приходили из ставки, требовали свободные места и уже хотели занять ваш номер. Пришлось откупиться. Возместите, господин офицер, мои расходы.