Степан Перфильевич запротестовал. Номер оплачен вперед, и никто не вправе вселяться. За что же сын должен платить? Кто может поручиться, что к хозяину гостиницы, действительно, приходили из ставки?
— Милостивый государь, ищите лучше! Многие господа офицеры спят в конюшнях.
— Не спорь с ним, папа. Отдай, — раздраженно сказал Владимир.
Насупившись и что-то бормоча себе под нос, Степан Перфильевич отсчитал деньги и небрежно сунул бумажник обратно, во внутренний карман пальто. Знай, мол, с кем дело имеешь!
Вид туго набитого кредитками бумажника распалил хозяина гостиницы. Он не уходил из номера, и когда отец с сыном разделись, вкрадчиво спросил у Степана Перфильевича:
— Уж не здесь ли проживать собираетесь?
— Временно, день-два, — с достоинством ответил тот.
— За это особая плата полагается, — пожал плечами хозяин.
Степан Перфильевич снова достал бумажник, багровея, сунул вымогателю ассигнацию. Повернулся, чтоб уйти к окну.
— Мало, — хозяин дернул его за пиджак. — Не обманывайте меня, милостивый государь. Вы прибыли в Омск на более долгий срок. А не нравится мой номер, ищите лучше. Многие господа…
Пришлось отдать хозяину еще одну кредитку. Только тогда он скрылся за дверью.
— Ну и разбойник же попался! — переводя дух, заметил Степан Перфильевич.
— Они все тут одинаковые. У этого хоть номера приличные, — через плечо бросил Владимир, откидывая одеяло.
— Да, не дурное заведение, — согласился лавочник, трогая бордовый бархат балдахина.
— Раздевайся, папа. Надо поспать, — предложил Владимир.
Проснулись лишь к вечеру. Пообедали в «Европе». Владимир направил отца в гостиницу, а сам пошел к Шарунову. Нельзя откладывать визитов к начальству.
Пробыл он в контрразведке недолго, вернулся в номер довольный. Ротмистр разговаривал с ним любезно и выразил надежду, что Владимир скоро понадобится контрразведке. Может, буквально через несколько дней.
И назавтра же, когда Степан Перфильевич отправился осматривать магазины, за Владимиром пришел вестовой: Шарунов хочет его срочно видеть. Значит, и впрямь он стоящий офицер, коли отдохнуть не дают в Омске.
Отдав горничной ключ от номера, Владимир поспешил в контрразведку. Некоторое время его продержали в вестибюле. Ротмистр был занят. Знакомый унтер-офицер, проверив документы, проговорил приветливо:
— Как же! Посылал за вами, господин подпоручик!
Владимир бодро прохаживался по вестибюлю, заложив руки за спину. Теперь это был и его дом. Здесь он служил, здесь его знали и ценили.
Шарунов встретил Владимира сдержанно. Не подав руки и не предложив сесть, он взял официальный тон:
— У меня нет оснований упрекать вас в чем-либо, подпоручик. Вы, на мой взгляд, вполне добросовестно исполнили то, что вам предписывалось. И я весьма сожалею, что нам приходится расставаться.
Владимир с недоумением смотрел на ротмистра. Как расставаться? Совсем? Нет, Шарунов имеет в виду что-то другое. Наверное, Владимира хотят послать в длительную командировку с особым заданием. Что ж, если надо, он готов.
— Вами недовольно очень высокое лицо, — цедил сквозь зубы Шарунов. — Не смею судить, насколько обоснованы его претензии. Но я ничего не могу сделать, так как при нашем разговоре с высокопоставленным лицом присутствовал генерал Матковский. Он отлично знает вас. И для меня, и для всего нашего отдела могут быть неприятности, если вы через двое суток не отправитесь на фронт. Ваши документы уже высланы в штаб генерала Каппеля, куда вам и надлежит явиться. Прощайте, подпоручик!
— Как же это? — дрожащим голосом протянул Владимир. — Почему?
— Не теряйте дорогих минут, подпоручик. Вам даны двое суток тыловой жизни и постарайтесь использовать их разумно.
Оказавшись на улице, Владимир постоял у подъезда, не зная, куда идти и что вообще предпринять. Вместо того, чтобы сразу отправиться в гостиницу и сообщить неприятную новость отцу, он почему-то вышел на площадь и кружил по ней, натыкаясь взглядом на втоптанных в грязь крыс. И его могут вот так же раздавить на фронте, как крысу. Владимир уже не мечтал о ратных подвигах. Это было лишь в первые месяцы, после окончания военного училища. А теперь он повидал многих офицеров, которые хорошо пристроились в тылу и не рвутся на фронт. Или там убьют, или заболеешь тифом, и на одной из станций сгрузят в фургон твой труп. И голова страшно застучит по доскам.
Что за высокое лицо, которое хочет смерти молодому, еще не видевшему жизни офицеру? И почему именно выбор пал на Владимира? Кажется, никому из начальства подпоручик не сделал плохого. Он привел отряд Мансурова в Покровское. И разве его вина в том, что каратели были разбиты. Нет, тут что-то иное. Владимира спутали с кем-то, и он должен нести кару за другого.