— Вот, — Роман отстегнул борт шинели, достал из кармана гимнастерки бумажку.
Антипов пробежал ее глазами, ставшими вдруг светлее, улыбнулся:
— Это ведь тоже разведка, — он потряс бумажкой. — Разведка настроения народа. Я вполне удовлетворен тем, что здесь пишут. Почитай-ка, Геннадий Евгеньевич. Крестьяне советуют нам идти рука об руку с Советской властью. А если мы этого не станем делать, они лишат нас своей поддержки. Что вы скажете?
— Что скажу? — Рязанов не спеша прошелся по кабинету. — Я считаю, что инициатива должна исходить только от главного штаба армии. В противном случае, у нас может получиться разнобой.
— Вы имеете в виду военную инициативу. Да, план разгрома группировок врага должен разрабатывать штаб, — горячо говорил Антипов. — А руководит всей борьбой трудящихся народная, Советская власть. Разнобоя не бойтесь. Его не может быть. Штаб исполняет волю народа, а следовательно, и Советов.
— Все это значительно сложнее, чем вы думаете, Федор Иванович, — возразил Рязанов.
— Да никакой тут сложности! Советская власть здесь была и будет, Ну, временно занял Сибирь Колчак, вышибем его…
— Я не совсем согласен с вами. Не нужно спешить с установлением власти. Это не на пользу революции.
— Вы что же, за анархию? — прищурился Антипов.
— За централизованное военное руководство.
— Мефодьев и мыслью, и сердцем с Советской властью. Но он горяч. Любит полную самостоятельность, не хочет опеки, а ему нужна такая опека. Впрочем, чего мы спорим? Советы живут и поддерживаются крестьянами. Так, Завгородний?
— Верно, — ответил Роман, искоса поглядывая на Рязанова.
Антипов снял ногу с табуретки и, прихрамывая, прошел к столу. Положил на видном месте и любовно разгладил привезенную Романом бумажку.
— Добрая это весть, Завгородний, — сказал он. — Спасибо. Иди, не держу тебя. С женой-то повидался? Красивую жену себе выбрал и умную. Ну, чего смотришь, как баран на новые ворота? Заходила она в штаб по делам лазаретным…
— Так она в Сосновке? Я пойду, Федор Иванович!
Антипов рассмеялся:
— У меня ведь тоже радость. Сынишка выздоровел, Васька. Давно уж поправился. Подрос теперь. Наверно, богатырем глядит.
Роман встретил Любку на площади. Разведчики надоумили ее, где искать мужа, — она поспешила к штабу. На Любке были теплая Домнина кофта и кашемировое платье, купленное Романом во Вспольске. Цветастая косынка упала на плечи.
Роман заметил, что косы у Любки закручены сзади в жгут. Может, от этого или от чего другого она показалась взрослее и статнее. Уже не подростком казалась Любка, а женщиной в самой поре расцвета. Васильками цвели ее глаза, когда она вдруг замерла, разглядывая мужа.
Он подбежал к ней и, задыхаясь от волнения, прижал Любку к груди. И поцеловал. Потом боднул ее головой в плечо и, когда он поднял взгляд, увидел на густых и длинных Любкиных ресницах слезы. Роман осторожно снял их и сказал:
— Я Гнедка отвяжу и пойдем. Я ждал тебя.
Любка прижалась к его руке, и так молча шли они до коновязи и потом — до квартиры. Смотрела Любка на возмужавшее лицо Романа, смотрела и тихонько смеялась.
Подперев руками бока, хозяйка следила с крыльца за Романом и Любкой. Она глядела на них и, наверно, вспоминала свое. Когда они подошли поближе, хозяйка сказала:
— Мира и совета вам, голубки! Да и откуда господь посылает таких красавиц!
Она и впрямь была очень красива, Люба, Любушка! Она так и лучилась вся, как солнце, ласковая, нежная. Его, Романова, жена.
На столе бутылка водки, вареные яйца, ватрушки. Все с собой привезла. Ожидала Романа. И он сел и посадил Любку рядом.
— Я проголодался. Сама пекла?
— Сама, — смущенно ответила она.
— А пить не буду. Нельзя мне. Я в разведчиках, и могут вызвать в штаб, — он отставил бутылку.
— Это мне Семен Кузьмич дал.
Роман спросил ее о доме. Она рассказала скупо. Все живы, здоровы — и свекровка, и свекор, и Варвара. Готовятся молотить. Любка поможет им. У нее много работы в лазарете, но это ничего. Раненые выздоравливают, некоторые совсем вылечились. А Любке так хорошо!
— Рома!
— Ну.
— Ты помнишь, что говорил мне? Помнишь? — она нежно погладила его шершавую бронзовую от загара руку. И улыбнулась кротко. А щеки залил жаркий румянец.
— О чем ты, Люба?
— Тебе хотелось, чтоб у нас был ребенок…
— Неужели будет? Любушка! Правда? — взволнованно рванулся к ней Роман.
Она часто закивала головой и вдруг расплакалась от переполнившей ее радости. Никогда ей не было так хорошо. Словно крылья выросли у Любки и она взмахнула ими и полетела навстречу счастью.