— Ладно. Да ты хоть объясни, с чего начинать, — ударив по столу кулаком, сказал Петруха.
— С дров, — Куприян подошел к шкафу и, насупив брови, стал рыться в бумагах. В душе он понимал Петруху, сочувствовал ему. Но иного выхода не было. Пусть не силен в грамоте Горбань, зато есть у него чутье, закалка революционная. С народом говорить умеет.
— Вот тебе решение исполкома о порубке леса. Пусть сельские Советы отправляют в бор людей и подводы. Действуй, Петр Анисимович!
И Петруха снова поехал в села. Вместе с председателями сельсоветов он осматривал заброшенные, зачастую обветшалые, помещения одноклассных, двухклассных и высших начальных школ. Недоставало парт, невесть куда подевались вторые рамы, вешалки, табуретки.
Петруха показывал решение исполкома, но оно никого не радовало.
— Нет ни мужиков, ни подвод, — отвечали Петрухе. — Детную бабу в бор не пошлешь, да и от баб толку там ни на грош. Пустое это дело, товарищ!
Не хватало учителей. Петруха шел к дьяконам и псаломщикам, уговаривал перейти в школы. Там их будут содержать с семьями за счет общества. Не обидят, потому как речь идет о нужном народу просвещении.
Когда дьяконы и псаломщики упирались, Петруха сердился и угрожал закрыть церкви. Ему отвечали насмешливо:
— До тебя тут один ездил. Говорят, сын поповский. Он такие же слова высказывал, а областной исполком объявил свободу религии и исповедания. Выходит, трогать церковь не дозволяется.
Они очень хорошо разбирались в советских законах. Но ведь надо же учить ребятишек. Отцы не выучились, в темноте жизнь прожили, так пусть хоть дети мужицкие увидят свет. И опять Петруха принимался уговаривать.
Кое-кто в конце концов соглашался. Петруха наказывал, чтоб сельсоветы помогли им продуктами, одеждой и обувью. Некоторым семьям учителей и дьяконов пришлось вырешить коров.
— Но учтите, что это революционные школы, советские, — говорил Петруха. — Про закон божий забудьте. И кто станет тащить ребятишек в церковь, пусть знает, что строго спрошу. Душу вышибу! Поняли, товарищи учителя? А теперь за работу.
В Сосновке Петруха ходил по классам вместе с Антиповым. Теперь в школе не пустовало ни одной комнаты. Больше того, все они были забиты столами и табуретками.
— Это комендатура штаба, — показывал Антипов. — Две комнаты рядом занимает хозяйственная часть. На первом этаже — судебно-следственная комиссия и финансовая часть.
— Много вы тут расплодили начальства, — улыбнулся Петруха.
— Все, как в настоящей, регулярной армии.
— Тесно вам тут. Подыскали бы три-четыре дома, а школу отдали ребятишкам. Пусть учатся.
— А что? Можно б и так. Только штабные не согласятся, — в раздумье проговорил Антипов, распахнув дверь агитационного отдела. — Сейчас у Ливкина целый отряд агитаторов. Регулярно рассылаем по селам известия Главного штаба.
— Так помогите нам хоть найти дом под школу, — попросил Петруха. — И насчет дров. Если армия не возьмется за топоры, не заниматься школам.
— Я сам учитель. Понимаю, что это очень важно — несмотря ни на что, учить детей. Советской власти будут нужны образованные люди. И всем нам нельзя не думать о будущем России. Пусть мы окружены врагом. Пусть! Но и в таких условиях надо что-то делать.
— Верно, Федор Иванович. И ты мне помоги.
— Я бы нашел, кого послать в бор. Но, не могу обойти главнокомандующего. Поговори с Мефодьевым. Надеюсь, он поймет и отдаст приказ, — заключил Антипов.
Мефодьев осматривал окопы. Вернулся в штаб сердитым. Понарыли каких-то канавок. От пули еще можно схорониться. А если ударят из орудий, всем будет крышка.
С Петрухой поздоровался сухо. Мол, что говорить с тобой, коли ты — отрезанный ломоть. С переднего края ушел. Ну, заседай, заседай в своем исполкоме.
Едва Петруха заикнулся насчет лесорубов, Мефодьев вздыбился. В сердцах швырнул на стол кожаную фуражку и зашаркал подшитыми уланками по кабинету.
— Да ты в своем ли уме! — зашумел он. — Мы к смертному бою готовимся, еще не закончили переформирования, а ты к нам с дровами пристаешь! До школы ли теперь армии?
— Я так и знал, — грустно проговорил Петруха. — Значит, брать у крестьян ты можешь, а дать им не хочешь.
— Брать? Меня попрекаешь. Нет, ты скажи, для кого я беру? Для себя?
— А я для кого прошу? — спокойно спросил Петруха.
— Нет людей! Я даже на жатву никого не отпустил. Ты понимаешь?
— На жатву ты мог и не отпускать, а на заготовку дров надо.