— Есть, — кивнул Яков и, когда они отъехали несколько в сторону, спросил:
— А ты чего ж не в большевиках, товарищ главнокомандующий?
Мефодьев задумался. Меж прямых бровей прочеркнулись морщины. Затем он глубоко вздохнул, потрепал Воронка по мокрой шее и взглянул на Якова. Тот ждал ответа.
— Видишь ли, Яша… Вот я был беспартийным, а голосовал на съезде за Ленина, потому как он справедливо буржуев крыл. И теперь я за Ленина, потому что он бьет их. Чего ж еще надо?
— В ячейку вступить.
— Мне? А зачем?
Теперь затруднялся с ответом Яков. В самом деле, зачем главнокомандующему вступать в партийную ячейку, которая боролась с контрреволюционными настроениями в армии и в селах. Мефодьев и так делал то же самое.
— Зачем?
— Ну, затем, что большевики есть самый сознательный элемент…
— Эх, Яша! Чтоб быть сознательным, нужно выучиться прежде. Правду Петруха говорит, грамотешки нам не хватает. Однако и переучиться боязно. Я слушал их, тех, что переучились. Ни хрена не понял. — Мефодьев тронул Воронка шпорами и поскакал навстречу подходившему полку.
В Воскресенке не задерживались. Лишь ездовые поменяли уставших коней. Полк в основном передвигался на подводах.
Здесь к Мефодьеву подошел командир дружины, вновь созданной из пожилых и стариков. Командиру было уже за пятьдесят, но он стремился выглядеть побойчее.
— Помочь желаем, — сказал дружинник, потрясая пикой. — Куда нас определите? Мы собрались в Покровское или в Галчиху, поскольку приказ генеральский прочитали.
— Много вас с пиками? — поинтересовался Мефодьев.
— До десятка наберем, а всего больше сотни. У кого — вилы, кто литовки приспособил.
— Кони у всех?
— Да у кого нет, найдем.
— Садитесь на коней и подавайтесь за нами. И пошлите нарочных в другие села. Пусть тоже спешно идут на помощь.
Командир дружины важно откозырял, приложив ко лбу тыльную сторону ладони. Вот, мол, и мы получили боевое задание. И бегом, мелькая подметками сапог, бросился по дворам.
К заходу солнца партизаны приблизились к селу Окуневу. На темно-желтом фоне степи увидели зеленый купол церкви и похожие на скирды верхушки клунь. Само село еще пряталось за бугром. Мефодьев, Горошенко и Яков поскакали вперед. Не успели они выскочить на пригорок, как послышались выстрелы, сначала винтовочные, затем затарахтели пулеметы.
Взвихрив белесую пыль, галопом подлетела разведка полка. У бойцов возбужденные лица. Ошалевшие кони грызут удила, и пена с губ хлопьями падает на землю.
— Противник заметил нас и обстрелял. Там поляков видимо-невидимо!.. — отрапортовал старший.
Мефодьев приказал занимать позицию по бугру. Полк должен сдерживать врага до подхода Гомонова. Горошенко дернул пересеченными шрамом яркими губами и поспешил к подводам.
— А мы? — нетерпеливо спросил Яков.
— Рота Спасения революции остается в резерве. Отведи бойцов вон туда, — показал Мефодьев на неширокий выкошенный ложок, по которому были разбросаны стога.
Яков недовольно потупил взгляд. Вот тебе и сражение. Этак простоишь в тылу и живого поляка не увидишь. Просмеют потом ребята. Истинное слово, просмеют!
— Может, нам… Товарищ главнокомандующий…
— Завгородний, выполняй приказ! — резко сказал Мефодьев, отъезжая.
— Рота, за мной! — в сердцах пронзительно крикнул Яков и на скаку обернулся. Мефодьев уже на бугре. Бедовая голова! На виду у противника жадно разглядывает в бинокль Окунево. А там все еще тарахтят пулеметы. Пули долетают сюда. Слышно, как они тонко поют, выискивая, в кого бы впиться.
В логу рота спешилась. Бойцы с любопытством наблюдали, как занимал оборону Покровский полк. Со стороны особенно заметна была суматоха, создавшаяся у подвод. Пулеметчики стаскивали с телег свои «Максимы» и «Льюисы». Откатывали или относили, но с полпути возвращались, забыв что-то. Тут же делились патроны, расхватывались самодельные бомбы.
«Это же можно было сделать раньше!» — морщась от досады, думал Яков.
Между тем на правом фланге полка, из-за бугра вывернулись конные разведчики противника. По ним дали залп. Один упал, двое других, горяча коней, удалились.
— Не стрелять! — крикнул Мефодьев, по-прежнему гарцевавший на Воронке. — Беречь патроны!
Вдруг на краю села полыхнул дымок. И в ту же секунду просвистел и гулко лопнул неподалеку от подвод снаряд. Взметнулось облако пыли. Шарахнулись лошади. Ездовые попрыгали на телеги и пустились наутек. Застучали сотни колес.
Второй снаряд разорвался правее и несколько ближе к партизанской цепи. Провизжали, зашлепали по земле осколки. Но Мефодьев даже не оглянулся. Он пристально рассматривал в бинокль неприятеля.