— Ясно, товарищ Антипов.
— Вам будет трудно.
— Понимаем. Враг не займет Сосновку, — с суровой простотой сказал Иштван, не вынимая трубки изо рта.
К полуночи Антипов с батальоном Тиминского полка подходил к Сорокиной. В бору еле слышно гудели верхушки сосен. Пешие бойцы растянулись по тяжелой ухабистой дороге. Они двигались бесшумно, как привидения.
На елани встретили коноводов партизанского эскадрона Кости Воронова. Они рассказали Антипову, что с вечера белые подожгли в селе одну избу и сами потушили пожар. Боятся, наверное, что под прикрытием дыма перейдут наши в наступление.
— Погрелись малость и хватит.
— Холодно сегодня. Мороз лютый, — заметил Антипов. — Дрожат беляки в шинелях.
Батальон сменил в окопах спешенную кавалерию. Костя Воронов с эскадроном должен был атаковать белых в конном строю.
— Не слишком ли рискованно атаковать в ночное время? — усомнился Рязанов, который не отлучался из Сосновского полка. Он сдал врагу Сорокину и затем много раз безуспешно пытался вернуть ее.
— Война — сплошной риск. Конечно, я отдаю себе отчет в том, на что мы идем. Считаю риск вполне разумным, — ответил Антипов, раздраженный вопросом комиссара. Нашел же Рязанов о чем говорить при бойцах!
Костя показал пальцем на черневшие у поскотины кусты, сказал со злостью, скрипнув зубами:
— Вот что держит нас.
— Что там? — вглядывался в темень Антипов.
— Пулемет. Проморгали мы, когда белые выдвинули его туда. Ну, прямо дохнуть не дает, гад!
— Уничтожить.
— Пробовали. Две бомбы попусту истратили…. Вот если бы подобраться к пулемету поближе, — кипел Костя.
— В чем же дело?
— Не подпускают близко. На любой шорох стреляют.
— Командир Костя, дозволь Жюнуске на пулемет ходить, — послышался вкрадчивый голос киргиза. — Жюнуска мал-мало поговорит с белыми.
— Пустой разговор, — вздохнул Костя.
— Зачем так, командир Костя? Жюнуска будет тихо ходить, совсем тихо.
— Дай ему гранату, — вдруг обратился Антипов к Воронову.
— Зачем гранату? — удивился Жюнуска. — Граната шум будет. У Жюнуски пшак есть, ножик.
— Хорошо. Иди.
Киргиз сполз в окоп. Не спеша сбросил с себя полосатый чапан, малахай. Рывком вытащил из кармана и взял в зубы кривой нож. Опершись руками о бруствер, Жюнуска легко взметнулся над окопом и запетлял от сосны к сосне. То он извивался всем телом, то птицей пролетал по косогору.
Его заметил вражеский пулеметчик. Он дал длинную очередь. Жюнуска перевернулся, упал и скатился в низину. Как ни смотрели партизаны, а больше его не увидели.
— Погиб или тяжело ранен, — определил Рязанов, кутаясь в воротник полушубка. В его голосе вместе с печалью слышались торжествующие нотки. А я, мол, что говорил вам? Ночь есть ночь. И вряд ли есть смысл рисковать.
— Жалко киргиза, — снял шапку Костя.
Но Жюнуска вернулся с пулеметом. Отдышавшись, положил за губу щепотку табаку, почмокал и заговорил:
— Давай свой пулеметчик. Два белай совсем пропал. Жюнуска кантрамил белай.
— Зарезал двух беляков, — объяснил Костя и порывисто прижал Жюнуску к себе, поцеловал. Киргиз смущенно замахал руками.
— Вот это да! — воскликнул Антипов. — Спасибо, дорогой товарищ!
Двое из батальона поползли с пулеметом вперед, а Жюнуска принялся одеваться. Только теперь он почувствовал холод.
Немного погодя партизанские цепи поднялись в атаку. Под самым носом у егерей затарахтел пулемет, теперь он стрелял по белым.
От поскотины бой перекинулся на улицы села. Егери дрогнули. Эскадрон Кости Воронова бросился следом. Конники кололи и рубили врага, ошеломленного стремительным ночным ударом.
К утру Сорокина была уже в тылу у партизан. На рассвете, немного опомнившись и собравшись с силами, белые начали яростные контратаки. Батальон тиминцев нельзя было вернуть под Сосновку.
Как и предполагал Антипов, неприятель нащупал слабое место в обороне партизан и вышел к Сосновке. В девять утра он схватился с интернациональной ротой. Не одолев мадьяр сходу, белые начали обстрел окопов из орудий и пулеметов. Вздыбился, тучами заклубился песок. Заплясали и посыпались стекла изб, прилегающих к кромке бора. Снарядом зажгло чью-то клуню, и она пылала, как большой костер. Сосновка была вся на виду у белых, но они не могли ее взять. Не один раз егери пытались выйти в степь и ударить по роте с фланга, но интернационалисты загоняли их в бор метким, сокрушающим огнем пулеметов.