— Мотивы? — встрепенулся атаман, прищуриваясь.
Есаул заговорил с дрожью в голосе. Он весь трясся, сжимая белой, как у мертвеца, рукой рукоять сабли.
…Границу Китая последними переехали семьи офицеров Оренбургского полка. Они заблудились в сумерках, проплутали почти до самого рассвета и напоролись на караул. Лентовский приказал стащить всех с подвод. Женщин и девочек насиловали, затем изрубили на куски. От расправы убежала лишь одна тринадцатилетняя дочь есаула. Она и рассказала обо всем.
— Село окружено нашим полком. Мы просим выдачи виновных, брат атаман!
— Штаб произведет расследование и тогда…
— Никаких расследований, брат атаман, — сурово выкрикнул есаул.
Анненков еще раз оглядел ощетинившийся саблями строй оренбуржцев и через плечо раздраженно бросил подъехавшему Денисову:
— Брат генерал, арестуйте и доставьте сюда поручика Лентовского и всех, кто был с ним.
Вскорости их привели. Лентовский был в черной гимнастерке, без фуражки. Он растерянно озирался, и по лицу его метался ужас. Ужас дергал посиневшие губы, щеки, выпучивал глаза. Вдруг поручик рванулся к атаману, обхватил руками его сапог, поцеловал и опустился на колени.
— Спаси… брат атаман… Я… Я… — давился словами поручик.
Анненков отбросил его ногой. Холодно сказал:
— Он ваш. Судите. И остальных…
А хмурые оренбуржцы уже сомкнули кольцо. В нем оказались виновники гибели офицерских семей. Есаул подвернул коня к Лентовскому и занес саблю за спину.
— Мне… приказал… атаман! — крикнул поручик, вздымая руки.
Сабля свистнула — и белокурая голова Лентовского сползла на землю вместе с частью туловища. Есаул, жена которого погибла в ущелье, был хорошим рубакой.
Жалкие остатки колчаковской армии были вышвырнуты из Сибири. Иркутский ревком расстрелял Колчака и его премьер-министра Пепеляева. Убрались восвояси англичане, французы, американцы и чехи. Раздраженные неудачей, союзные генералы и дипломаты сели писать доклады и воспоминания о Сибирской кампании.
А в Сибири налаживалась мирная жизнь. Роман все чаще и чаще слышал на улице смех. Видел, как под окнами госпиталя с лопатами и кирками проходила молодежь. На мостовой весело печатали шаг красноармейцы.
В доме напротив вывесили красный флаг. Там жил купец, и все в палате считали поначалу, что дом реквизирован под советское учреждение. Кое-кто жалел купца. Но потом выяснилось: это сам он решил перекраситься, подстроиться к новой власти.
Профессор Ряжский на обходах говорил о своих заслугах перед революцией. Он всегда верил в победу Красной Армии и способствовал ей. Если кто сомневается, пусть спросит у больного Завгороднего. Ряжский спас ему жизнь по заданию Совдепа. О, это было очень трудно!
Роману хотелось оборвать профессора. Сказать, кто он такой. Но острота обиды сгладилась. Все-таки вылечил Романа Ряжский. К тому же о профессоре все было известно и Совдепу, и Чека.
Караул у подъезда чекисты сняли еще зимой. Очевидно, Мансуров был последним, кого намеревались арестовать.
Роман сообщил в Чека все, что знал о поручике. Когда вошел в палату, офицеры посматривали на него враждебно. Впрочем, некоторые сразу же отвернулись. И лишь Мансуров посмеивался, укладывая здоровой рукой черные завитки волос.
— Я не сержусь на вас. Меня надо расстрелять. Это будет вполне справедливо. Но моя точка зрения расходится с чекистской. Я испытываю желание жить. И с этим нельзя не считаться.
Роман молчал, до боли закусив губы. Он еле сдерживал себя, чтобы не броситься на карателя. А тот продолжал:
— У меня есть смягчающее вину обстоятельство. Я не палач по призванию. Как и каждый из нас, я — скотина, но и во мне проблескивает что-то человеческое. Вот отогреюсь в госпитале и начну воспитывать в себе добрые чувства…
Мансуров исчез из госпиталя дня за три до того, как должен был выписаться.
Ряжский сам позвонил об этом в Чека. Прибыли парни в кожанках. Они деловито осмотрели палаты, перевязочную, операционную, заглянули в кабинет профессора. Спустились во двор, где у двери стоял часовой. Наконец, нашли, что искали. От слухового окна свисала до земли веревка, свитая из простыней и полотенец.
Парни в кожанках сняли караул. Когда подъезд опустел, кто-то из офицеров понимающе заметил:
— Это — военная хитрость. Чекисты изменили свою тактику. Человек выходит из госпиталя в надежде, что его личностью никто не интересуется. Но за дверями следят и его хватают на соседней улице. Это делается, чтоб не было больше побегов.