Двух офицеров, которые ушли чуть ли не следом за чекистами, жалели. Им от души советовали:
— Постарайтесь скрыться в толпе. Да не вздумайте бежать — убьют.
Но на другой день они пришли под окна. Никто не пытался их задержать. Слоняются по городу, ждут поезда на запад.
Это воодушевило колчаковцев, которые еще лечились. Правда, не все поверили сразу, что им повезло. Может, офицерам просто посчастливилось. И когда выписывался старик-полковник, он лично известил о своем уходе Чека. Мол, если нужен, забирайте.
Но чекисты ответили, что не посягают на его свободу. Полковник волен ехать куда угодно.
— Они путают меня с кем-то другим, — говорил старик, недоуменно разводя руками. — Я целых полтора года воевал против большевиков!..
Роман покинул госпиталь лишь в конце мая. Были по-летнему теплые дни. Под окном в яркую зелень оделись тополя. У заборов и в палисадниках пробивалась трава.
Романа с утра позвали к профессору. Молоденькая сестра милосердия провела его в кабинет и уложила на кушетку. Затем послышались мягкие шаги Ряжского, открылась дверь.
— Здравствуйте, Завгородний! — торжественно сказал профессор. — Я рад, что вы выздоровели. Ваше сердце выглядит молодцом. Теперь берегите его, не перегружайте.
Он ослушал Романа, с удовлетворением качнул клинышком бороды. Поводил пальцем перед своим носом:
— Но… не обижаться! В случае болезни вы можете всегда приезжать ко мне. Да, вам крайне необходимо отдохнуть дома с полгодика. Не курите и не пейте спиртного.
Оказавшись на улице, Роман радостно вдыхал пряные запахи весны. Свежий воздух бодрил тело и слегка кружил голову. Нетерпелось попасть в родное село, где Романа заждались родители и Люба. Она уже, видно, родила сына. Если сын, то похож на Романа. А может, на мать. У Любы глаза чистые, голубые, как это весеннее небо.
На вторые сутки Роман сошел с поезда на станции Крутихе. Он сразу же затерялся в гуще людей, толпившихся у вокзала. Что это за люди, почему их здесь так много. Роман не мог понять. Толпа шумела, голосила, раскатывалась смехом. В одном месте лихо наигрывала гармошка. Плясали в кругу мужики.
Пробираясь к выходу, Роман дернул за рукав худощавого парня с котомкой, спросил:
— Провожаете или встречаете кого?
— Сами едем, на Польский фронт. На Украину.
У ворот Романа окликнули. Он обернулся и неподалеку увидел Касатика. Рванулся к нему. Отошли к водокачке, улыбчивые, довольные неожиданной встречей.
— Выздоровел, братишка? Да ты гладкий стал! А мы панов бить отправляемся. Сибирская дивизия сформировалась из добровольцев, начальником Мефодьев, — возбужденно говорил Касатик. — Из покровских многие едут. Андрей Горошенко, пастух Ермолай, Колька Делянкин, Костя Воронов. И мадьяры с нами. Помнишь Лайоша?
— Ну как не помнить! — загорелись глаза у Романа.
— И он едет!
— Завидую я вам! — признался Роман.
С Касатиком была девушка, черноглазая, с полным, румяным лицом. Роман сразу приметил ее. Кто она? В гимнастерке, в хромовых сапожках.
— Познакомься! — перехватил Касатик короткий Романов взгляд. — Это же Ленка, сестренка моя! Шесть лет не видались и опять расстаемся. Она в Петроградском полку служит. Да я тебе говорил о ней, что потерялась. Вот нашлась.
Девушка смущенно протянула маленькую руку. Опустила и тут же подняла взгляд. Проговорила, как бы оправдываясь:
— Не я узнала Проню, а он меня. — Я — вылитая мама.
— А на прошлой недели мы с Ленкой Гузыря провожали. Пожелали ему счастливого плавания до самой Москвы, — продолжал Касатик. — Я его сам посадил на поезд.
— Гузырь поехал в Москву? — удивился Роман. — Зачем?
— К Ленину. Э, да ты, видно, газету не читаешь! ВЦИК наградил Софрона Михайловича орденом Красного Знамени. Вот и вызвали получать награду. Из Покровского Софрона Михайловича провожали с оркестром. Там теперь Петроградский полк.
— Вон что! — с восхищением сказал Роман, радуясь за Гузыря.
Пронзительно заревел паровоз. Потом певуче пронеслась команда:
— По ва-го-нам!
Толпа осадила состав. У Касатика беспокойно заметались глаза от Романа к сестре. Поезд не будет ждать, надо спешить.
Закурим на прощанье из моего фартового, — грустно предложил матрос.
Роман достал кисет и положил его на широкую ладонь Касатика.
— Возьми теперь. Я не курю. А он у тебя, действительно, фартовый.
Касатик расцеловался с сестрой и Романом и, оглядываясь, побежал к своему вагону. Роман махал ему рукой. Лена плакала.