— Что? — Роман рванулся к Нюрке. — Что ты говоришь? Так это…
— Еще тогда, — ледяным голосом ответила она: — И тебя-то я еще не знала. На войну ты ушел — забыть хотела, да никак не могла. Потом обманула тебя, что с другими гуляю, чтобы по себе нашел девушку. Да разве я кому дотронуться до себя позволила!
— Ты… правду говоришь? — хрипло выкрикнул Роман, ухватив ее за локти.
— Правду.
Роман поверил ей. И ему жутко стало от этой веры. В памяти пронеслась встреча у озера. Как он ошибся тогда! Зачем так жестоко оттолкнул Нюрку!
— Нюра! — Роман прижал ее к своей груди и стал целовать в шаль, в волосы, в заплаканные глаза. Задыхаясь, она радостно билась в его руках.
— Уйдем отсюда, Рома, — сказала она, наконец. Роман прикрыл Нюрку полой шинели, и они пошли по бугру прочь от лагеря…
Уже на рассвете вернулся Роман к своему балагану. Яков проснулся и теперь переобувался, попыхивая самокруткой. Увидев Романа, спросил:
— К коням ходил?
Брат кивнул головой, снимая шинель.
— Овса не давал?
— Нет.
— Надо будет дать, — сказал Яков поднимаясь.
Как и вечером, Роман не мог уснуть. Ему виделось пылающее лицо Нюрки и слышался ее радостный голос:
— Теперь я вся, вся твоя… И мне не стыдно, нисколько не стыдно. Я такая счастливая, Рома!
Где бы ни был Петруха, чем бы ни занимался, одна мысль не выходила из головы. Он думал о постигших отряд неудачах. Когда и в чем были промахи, которые привели к арестам и гибели людей? Кажется, кустари остерегались. Но кто-то следил за каждым их шагом.
Конечно, провалы можно объяснить простой случайностью, неудачным стечением обстоятельств, что ли. Ну, Петруху мог выследить Мишка Жбанов. Писаря и Ливкина, скажем, арестовали за участие в восстании. Марышкин должен был как-то мстить за налет на тюрьму, он искал кустарей и захватил их врасплох на Кукуе. Каждый из этих фактов — случайность. Но целая цепь провалов подсказывала, что руку врага направляла чья-то злая воля. Удары следовали именно тогда, когда их меньше всего ожидали.
Размышляя о причинах неудач, Петруха все чаще думал о возможности предательства. Слишком уж хорошие документы оказались у Мирона Банкина. Председатель Херсонского Совдепа. Удостоверению нельзя не верить, все есть: и фотокарточка, и печать. А если усомнишься, все равно не проверишь. До Херсона не дойдешь. Кстати, в то время, когда Мирон пришел к кустарям, этот город уже был занят немцами.
Мирон путанно рассказывал о своей поездке в казачьи станицы за оружием. Помнится, Никифор обозлился тогда на него. Ведь и в самом деле, Мирон будто рад был тому, что большевиков по селам выловили. Петруха одернул Никифора, а сам не мог отвязаться от неприятного чувства. Нет, это было еще не подозрение, оно пришло потом. Но уже в тот день, на заимке, Мирон показался немного чужим. И, помнится, Петруха выругал себя. Он не имел права не доверять Банкину только потому, что тот был человеком пришлым.
В ночь, когда милиция явилась на Кукуй, Мирон много суетился. Все время был на глазах у Петрухи. Правда, он уходил к коню. Пробыл там не больше, чем полчаса. Сообщить Марышкину что-нибудь Мирон не мог. Разве только связался с милицией через другого. А почему бы и нет?
Наконец, грабеж на ярмарке. Мефодьев еще не понял, на какой шаг решился. Для Ефима набег был нужен, чтобы одеть и накормить людей. А чего добивался Мирон и чего он достиг? От отряда отшатнулись мужики. Дед Сазон отказал в бойцах и фураже. В Покровское хоть не заявляйся.
Думал Петруха плохо о Мироне, а потом вдруг опять напускался на себя за подозрительность. Ведь рассуждай так, можно кого-угодно посчитать предателем. Любой мог оступиться где-то или ошибиться, как Мирон в рассказе о Херсонском Совдепе, когда упомянул о полиции. Ведь так можно заподозрить и Костю. Зачем-то один ездил в Покровское. Но Костя — не тот человек. У Кости в каждой жиле кровь кипит гневом. Он и под страшной пыткой не выдаст. Однако и Мирон мог пострадать от белой сволочи. Может, и семью потерял. Не молод уже, должна быть семья.
Петрухе очень хотелось, чтобы Мирон доказал свою невиновность, чтобы все сразу и навсегда поверили в него до конца. Но такого случая не представлялось. И тогда Петруха решил сам испытать Мирона.
Под вечер комиссар пригласил Мефодьева проверить караулы. Оседлали коней и на рысях направились к бору. Петруха сначала поотстал на своей кобыленке, но затем догнал Ефима, поехали стремя в стремя.
Когда они на полверсты удалились от лагеря, Петруха завел разговор. Сказал о своих сомнениях.