От Фрола Нюрка узнала, что Роман жив и здоров. С усердием принялась помогать Мясоедову. Раненых перенесли в квартиру фельдшера. Он приказал Нюрке готовить к операциям инструмент и кипятить воду.
Первым оперировали воскресенского парня лет двадцати. Разрывной пулей у него была раздроблена кость правой руки ниже локтя. Сняв грязную, напитанную кровью повязку и осмотрев раму, Семен Кузьмич поморщился и недовольно буркнул:
— Антонов огонь. Ампутация.
Раненого положили в прихожей, на стол, покрытый клеенкой. В лице парня не было ни кровинки. Губы и то побелели, стали как у покойника. Свесив голову со стола, он стонал. И Нюрке больно было видеть его муки. Временами, когда он вдруг затихал, Нюрка с тревогой смотрела на синюю жилку у его виска. Но парень тяжело переводил дух, и снова из его груди вырывался протяжный стон.
Семен Кузьмич мыл руки в медном тазу. Его взгляд, устремленный на Нюрку, казалось, говорил: «Ничего, и этот выживет. Уж если попал сюда, то не помрет». А ей хотелось поторопить фельдшера. Нельзя же так долго полоскаться!
Наконец, Семен Кузьмич приступил к операции. Полотняным жгутом он перетянул раненую руку, смазал ее йодом.
— Минуточку терпения, — сказал, покосясь на парня, и ловким взмахом ножа стал рассекать мясо у локтя.
Раненый вытянулся, вскрикнул. Нюрка придержала его за грудь. Он снова напрягся всем телом и — потерял сознание.
Когда Семен Кузьмич бросил в таз отсеченную по локоть руку и стал стягивать суровыми нитками кожу вокруг кости, у Нюрки закружилась голова. Качнулся и поплыл из-под ног пол. Нюрка ухватилась за край стола.
— Выйди на улицу, — резко бросил Семен Кузьмич.
Держась за печь, как слепая, с трудом добралась Нюрка до двери. На крыльце обдало ее ветерком. Каково ему будет, бедняге, с одной рукой! Совсем молодой, и уже калека. Хоть бы скорее кончилась эта война. Ведь однажды могут вот так же привезти в лазарет и Романа.
Отгоняя от себя страшные мысли, Нюрка вернулась в дом. Семен Кузьмич приводил раненого в чувство.
— Ничего, привыкнешь. Так со всеми бывает поначалу, — сказал он своей помощнице.
Последнюю операцию делали при свете керосиновой лампы. Фельдшер долго искал пулю в груди раненого. Наконец, нащупал и вынул.
— Теперь можно смело говорить, что день прожит не зря, — произнес Семен Кузьмич, устало откидываясь на спинку стула. Весь его халат был забрызган кровью. Пятна крови бурели на сапогах и некрашеном полу.
Нюрка пришла домой поздно. Мать не ложилась спать, ждала. Уже давно Аграфене хотелось потолковать с Нюркой, да та не засиживалась дома. Мелькнет, как млад месяц, и нет ее. А разговор предстоял серьезный — дочь понимала это. Крутилась Аграфена вокруг да около, не решаясь сказать о том, что ее взволновало.
Сегодня же им обеим стало ясно: разговор состоится. Аграфена достала из печи горшок со щами, поставила перед Нюркой и села за прялку напротив.
Нюрка исподлобья взглянула на мать, испытывая двойственное чувство. Она любила Аграфену, в их отношениях было столько теплого участия и нежности. Горе матери всегда казалось Нюрке ее собственным горем. Однако с некоторых пор Нюрка таилась от Аграфены. Она знала, что мать не поймет ее и осудит за привязанность к Роману. Нужно гордость иметь, скажет мать. Но зачем Нюрке такая гордость, когда душа рвется к нему? Да разве пересилишь себя!
Еще не догадываясь, о чем заговорит мать, Нюрка внутренне протестовала. Разные мы с тобой, мама. У тебя жизнь сложилась так, у меня — по-другому. И потому думы твои и советы годны лишь для тебя. И не спорь, ничего не требуй. Я все равно сделаю так, как хочу.
Аграфена подняла печальные глаза. Они открыли Нюрке все: мать узнала, кто предал Максима. В селе не первую неделю судачили об этом. Дошло и до матери.
— Ты ведь только сказала, доченька, кузнецу, чтоб уходил он? Ты не назвала Максима? — нетерпеливо спросила мать. Ей так хотелось, чтобы Нюрка подтвердила ее мысли. Да не могла же дочь ради кого-то погубить свое счастье.
— Люди говорят правду, — Нюрка отодвинула от себя горшок со щами, встала.
— Но ты же не знала, что Максима убьют?
— Хватит об этом, мама! — твердо бросила Нюрка, выходя из-за стола. — Надо мне в лазарет…
Аграфена заплакала. Нет, не вышло у ней объяснения с дочерью. Она собиралась многое сказать. Ну, зачем Нюрка связалась с отрядом кустарей? Еще Пантелей говорил, что повыловят их и расстреляют. И Нюрка, доченька Нюрка, пропадет с ними. Сидела бы, как другие девки, дома. А то одна-одинешенька будет в отряде. Ромка Завгородний приколдовал ее, за ним она тянется.