— Вы очень устали. Последние дни почти не спите.
— Сегодня мне сообщили из контрразведки, что о нас с вами ходят сплетни. Вас называют княжной, а я, якобы, хочу женитьбой на вас войти в высший свет — породниться с родовой аристократией. Какая гадость… Моя бедная Анна Васильевна! Я и не подозревал, что вы княжна. Впрочем, это будет звучать: госпожа Колчак-Тимирева, урожденная княжна Сафонова. И найдется какой-нибудь писака, который узаконит эту сплетню.
В четвертом часу, когда на дворе уже стало светло, пришел Комелов. Он был взволнован.
— И вы не спите, мой верный герцог де Ровиго? — сказал Колчак, проведя его в кабинет. — Кстати, адъютант Наполеона герцог де Ровиго чем-то похож на вас. Михаил Михайлович. Я имею в виду портретное сходство.
— Ваше превосходительство, вы не говорили с Дитерихсом?
— Нет, а что?
— Гайда наотрез отказался выполнять его приказы. Повторяется история с Лебедевым, которого он точно так же третировал.
Колчак стремительно подошел к окну. Молча он смотрел за Иртыш, как будто хотел увидеть в утренней дали самоуверенное, лошадиное лицо Гайды. Нет, этот авантюрист не унимается. Прав был военный министр Чехословацкой Республики генерал Стефанек, который говорил, что Гайда будет либо фельдмаршалом, либо изменником.
— Я отстраню Гайду от командования Сибирской армией!
— Прикажете передать это Дитерихсу, ваше превосходительство?
— Я буду говорить с ним сам! Еще что у вас?
Комелов раскрыл папку, нашел в ней нужный документ, прочитал.
— Волнения во Вспольском уезде. Восстанием охвачены четыре волости. Красные разбили отряд штабс-капитана Клюева и милицию.
— До каких пор будет бездействовать контрразведка! Сегодня же пригласите ко мне ротмистра Шарунова и директора департамента милиции. Пора положить конец мятежам, которые расшатывают тылы. Перевешать и расстрелять зачинщиков восстания. Всех до одного!.. Без прочного тыла не может быть победы на фронте!
— Слушаюсь, ваше превосходительство. У меня все.
Увидев, что Колчак «заштормовал», Комелов решил не докладывать верховному о неприятном событии в военно-воздушном флоте. Полковник Борейко перелетел к красным на своем «Сопвиче».
В Омске было много крыс. Они шныряли в подвалах обывателей, пожирая скудные запасы продовольствия, выползали на дороги, рылись в помойных ямах и канавах, выглядывали из подворотен, лазили по заборам и водосточным трубам. Крысы встречали и провожали войска и похоронные процессии.
Особенно много крыс было по соседству с госпиталями, с тюрьмой и контрразведкой. Их привлекал запах крови и мертвечины.
И чем выше поднимались цены на продукты, чем туже затягивал людские животы голод, тем больше было крыс, тем нахальнее они становились.
Владимир Поминов кружил по площади у казачьего собора. День выдался безветренный, душный. Невыносимо воняло от раздавленных колесами и копытами крыс.
«До чего все мерзко!» — раздраженно думал он, останавливаясь под кленами.
Два дня назад Владимиру был зачитан приказ о производстве его в чин подпоручика. Владимир заказал себе новую форму. Пришлось переплатить чешскому интенданту за сукно и договариваться с частным портным.
Вчера Владимир в «Европе» угощал офицеров штаба ужином с выпивкой. Пили почти всю ночь, круша посуду и выкрикивая поздравления. А когда расходились, кто-то дал захмелевшему Володьке затрещину и обозвал его скотиной.
Но чего не бывает по пьянке! Подпоручик проспался и счастливый явился в штаб. Здесь его снова поздравляли, крепко пожимая руку. Сулили большое будущее.
А перед обедом адъютант Матковского сказал ему по секрету, что контрразведка в срочном порядке запрашивала штаб о Поминове. Все документы Владимира отосланы к ротмистру Шарунову.
Услышав эту новость, Владимир взволновался. Он никак не мог подавить в себе страха перед новой встречей с Шаруновым. Зачем им нужен он? Не из-за того ли штабс-капитана? Владимир уже успел забыть фамилию своего случайного знакомого. Впрочем, он видел его еще раз. Это было на концерте славян в яхт-клубе. Но пока Владимир пробирался к выходу, чтоб сообщить в контрразведку, штабс-капитан скрылся.
И вот подпоручика Поминова вызывали в ту же четвертую комнату налево. Теряясь в догадках, о чем поведет речь Шарунов, он долго топтался у подъезда. Наконец, поправив на голове фуражку, Владимир по каменным ступеням поднялся в вестибюль.
Шарунов был не один. Напротив его, развалясь в кресле, в черной гусарской форме сидел поручик средних лет. Держал он себя запросто, говорил с ротмистром на «ты» и громко смеялся.