Повстречались две бабы. Они жали крапиву серпами.
«Для свиней», — подумал Петруха и поздоровался.
Бабы степенно поклонились, провожая его вкрадчивыми взглядами.
— Кривой-то вроде как за начальника у красных, — услышал Петруха шепот.
— Будет нам с ними мороки, когда Колчак войско пришлет, — сказала другая.
Петруха остановился, бросил улыбчиво:
— Волков бояться — в лес не ходить. А Сосновку нашу белым не уступим!
Бабы смутились, спрятали лица в фартуки. Петруха рассмеялся и зашагал дальше.
На мосту увидел Мефодьева. Перегнувшись через перила, Ефим нервно играл плеткой. Желтый, усталый. Под глазами синие круги. Наверное, совсем не спал.
— Комиссар? — грустно и задумчиво проговорил Мефодьев. — Нужно нам потолковать с глазу на глаз. Днем все на людях, некогда.
— Что ж, давай поговорим, — просто сказал Петруха, показав на мысок, где росла одинокая верба.
Пошли рядом. Мефодьев закурил и отбросил далеко пустую коробку от спичек. Он искал нужные слова. Не доходя до мыска, встал. Потоптался хмуро, приминая сочную траву.
— Ладно, поговорим тут. Это верно, Петр Анисимович, что с ярмаркой допустил я промашку. Мирону поверил, а он сволочью оказался. Семена тоже надо было изволтузить. Может, я сам бы его не пощадил за такие дела… И званьем главнокомандующего я не шибко дорожу. Могу простым бойцом пойти в окопы. Да ты же знаешь меня.
— Знаю. Только никак не пойму, к чему ты все говоришь.
— А к тому, что я всю жизнь свою передумал. Меня грамоте никто не учил, а ежели бы гимназию кончил, может, не в прапорщиках ходил, а повыше. Да я и не гнался за чином, — распалялся Мефодьев.
— Так.
— Да что — так? Спесь в нем одна, фасон.
— В ком же это? — участливо спросил Петруха, хотя прекрасно понимал, о ком идет речь.
— Да в Антипове. Я ж не маленький, смыслю, куда он метит!
— Ерунда.
— Что — ерунда? А зачем он про дивизию поминал? Мол, на фронте каким войском командовал!
— Ты же сам попросил его рассказать биографию. Он и рассказал.
Мефодьев, сверкнув глазами, с силой хлестанул плеткой по голенищу:
— Я так не могу. Возьму сотню ребят и поеду громить милицию по селам. Я всем докажу!..
— Остынь, Ефим, — Петруха дружески положил руку на его плечо. — С чего ты взял, что он метит в командующие?
Мефодьев испытующе взглянул на Петруху, тяжело выдохнул:
— Может, договорились? Вы ведь оба — большевики. Ну, и договаривайтесь, хрен с вами.
— Дурень ты, Ефим.
Мефодьев обиженно дернул губами и пошел к селу. Походка у него была твердая, решительная. И вместе с тем в ней чувствовалось что-то мальчишеское: подчеркнутая лихость, что ли.
В тот же день Петрухе удалось наедине поговорить с Ливкиным и Антиповым.
Терентий Иванович потел в своей комнатке, сочиняя воззвание к крестьянам восставших сел. От имени всей армии просил поддерживать сельские ревкомы и ожидать скорого прихода Красной Армии.
— Насчет ожидания вычеркни, — посоветовал Петруха. — Мужики поймут, что нужно сложить руки и ждать. А это не дело. Надо, чтоб помогали Красной Армии свалить Колчака, чтоб все шли к нам.
— Пожалуй, верно, — согласился Ливкин, принимаясь заново писать воззвание на лощеном листе конторской книги. — Где бы нам пишущую машинку достать. Во Вспольске была у меня, фирмы «Ремингтон», хорошая штука. А то ведь в каждое село нужно послать воззвание. Это значит переписать раз тридцать. Пальцы немеют.
Петруха пообещал найти машинку. По крайней мере, он будет иметь в виду.
— А сейчас отложи свою писанину и послушай.
Петруха передал Ливкину весь разговор с Мефодьевым. Терентий Иванович слушал внимательно, иногда с неодобрением покачивая головой. Опять у Мефодьева заскок, Ну и характерец!
— Я считаю, что Антипов — наш человек и он на месте, — сказал Ливкин. — А положение Мефодьева узаконим специальным постановлением штаба, которое сообщим армии и разошлем вместе с воззванием по селам.
Петруха хлопнул ладонями по ляжкам: молодец Терентий Иванович. Верно рассудил. Об этом же думал и Петруха. Но надо сделать так, чтобы Мефодьев не заподозрил штабистов в сговоре. Не то — опять вспыхнет.
…Антипова все еще мучила драка с Волошенко. Он стал замкнутым, говорил мало, и лишь тогда, когда его спрашивали. В голосе порой звучала строгая официальность, порой растерянность.
Петруха знал, как тяжело начальнику штаба. Пришел к Антипову не в штаб, а на квартиру — в небольшой черный от времени домишко на краю Сосновки.