— Что?
— Деникин добился успеха! Им заняты Екатеринослав, Богодухов, Лиски, Новохоперск, Балашов. Я только что беседовал с полковником Котоминым. Он бежал из Красной Армии. Это — абсолютно точные сведения.
— Сообщить войскам, в «Правительственный вестник», в «Сибирскую речь», в другие газеты. Балашов стоит оставленного нами Златоуста! Хотя бы потому, что он ближе к Москве. А нам тем более нужно развивать наступление. Если мы даже не добьемся тактических выгод, то привяжем силы большевиков. Ни один солдат не должен быть переброшен ими с Восточного фронта на Южный. Только наступать!
— У нас недостаточно резервов, чтобы создать перевес, необходимый для наступления, — осторожно заметил Лебедев.
— Произвести дополнительно мобилизацию, особенно среди казаков, — Колчак чеканил каждое слово. — Если потребуется, закроем офицерские школы. Кстати, на какое число назначен Пятый круг Сибирского казачьего войска?
— На седьмое августа.
— Превосходно. Поручите войсковому атаману Иванову-Ринову формирование казачьего корпуса — не менее пятнадцати тысяч штыков и сабель. Корпус должен выступить на фронт в начале августа. Теперь взгляните сюда. — Колчак снова подошел к карте и продолжал, оживляясь: — Взяв Златоуст, Тухачевский наносит нам удар в направлении Челябинска. Это логично. Ближайшая задача красных — вбить клин между армиями Сахарова и Белова.
— Конечно, — согласился Лебедев.
— Вы понимаете, что это значит для нас? Мы отдаем Тухачевскому Челябинск. Он хочет получить его и пусть забирает, — худые руки адмирала задрожали и поползли по карте, как щупальцы спрута.
— Без боя?
— Почему? Бой можно дать, но… — Колчак улыбнулся, задумываясь. — Весной пятнадцатого года я вышел четырьмя миноносцами к Данцигской бухте, где стояла немецкая эскадра. И я закрыл бухту минными заграждениями. Успех был полный. Несколько немецких судов подорвалось, остальные были парализованы… Челябинск может стать для Тухачевского Данцигом. Со стороны озер Агач-Куль и Урефты в направлении Аргаяша и Медияка мы наносим удар во фланг Пятой армии красных, перерезая железную дорогу Челябинск — Екатеринбург, и развиваем наступление на юг. Одновременно от озер Камышное и Синеглазово наступает Южная группа наших войск. Она берет станцию Полетаево и выходит на линию железной дороги Челябинск — Златоуст.
— И Тухачевский оказывается в мешке, — заключил Лебедев, вплотную придвинувшись к карте.
— Подготовьте приказ. Вызовите к прямому проводу генералов Войцеховского и Каппеля. Я буду говорить с ними. Подготовку к наступлению держать в полной тайне. Об этом не должен знать никто, кроме членов военного совета и исполнителей. Войцеховский наступает с севера, Каппель — с юга.
Лебедев уже был у двери, когда Колчак жестом резко остановил его.
— Посмотрим, что скажет после нашей победы над Пятой армией мистер Уинстон Черчилль, — криво усмехнулся адмирал. — Английские моряки, надо отдать им должное, храбро вели себя в боях за Пермь. Моим приказом объявите благодарность командам судов «Суффолк» и «Кент» и особенно их капитанам Вульф-Муррею и Жемисону… И еще вот что, свяжитесь с контрразведкой, с генералом Матковским и военным прокурором полковником Кузнецовым. Передайте им, что мы не можем терпеть большевистских выступлений в тылу. Я не демократ, но и не сторонник массовых расстрелов. Когда министры жалуются, что в тюрьмах много заключенных, я говорю им: из ста задержанных нужно, без сомнения, расстрелять десятерых, но зато девяносто немедленно отпустить. Однако тех, кто идет против нас с оружием, щадить нельзя. Гуманность в таких случаях ничем не оправдана. Больше того — преступна.
По глухим проселкам в стороне от железной дороги шел Геннадий Евгеньевич Рязанов. В нем трудно было узнать сейчас всегда аккуратного, чисто одетого мясоедовского квартиранта. Он давно не брился, лицо заросло жесткой, как проволока, щетиной. В бороде и усах густо проблескивала седина, отчего все называли путника дедом. Он и горбился по-стариковски, припадая на палку. Ему казалось, что так идти легче.
Одет он был в простую ситцевую рубашку и полосатые брюки, какие обычно носили в деревнях люди среднего достатка. Шел Геннадий Евгеньевич босиком, а яловые сапоги, которые нестерпимо жали ноги, нес в левой руке, вместе с небольшим узелком. Если бы власти задержали Рязанова и порылись в его узелке, они нашли бы школьные учебники и тетради с конспектами по русской словесности.