Костя присвистнул. Пропадать, мол, теперь ни за грош. Не сумел жить, так хоть сумей умереть, Константин Воронов. Это все, что тебе осталось. А жалко, что так…
Потянуло закурить. Да где уж там! Разве оставят табак каратели! Но кисет был в кармане. Значит, забыли взять второпях.
Непослушными пальцами Костя свернул цигарку. Но кресала не оказалось. Подполз к каменке, пошарил. Зола была холодная.
За небольшим оконцем топтался часовой. Уголок стекла был отбит и заткнут тряпкой. Костя вытащил тряпку и попросил:
— Дай прикурить, браток.
Шаги смолкли, но часовой не ответил.
— Дай, браток, христом-богом прошу.
— Волк тебе брат, бандиту! Не поминай бога, Иуда! И отойди от окошка, а то как пальну из нагана.
— Все едино не пощадите, сволочи! — выдохнул Костя. — Да и не надо мне пощады вашей! Стреляй, собака!
Костя притих, задумался. Ему стало жалко Рыжку. Где он теперь?
В Покровском коня увели со школьного двора, чтобы Костя не выскочил от учителя да не умчался. И все-таки потом он нашел Рыжку: пристал конь к Жюнускиному табуну.
Если не застрелили Рыжку, то возьмут его атаманцы себе. Жалко, что так. А может, Мефодьев окружит Сорокину и весь отряд перехлопает. Тогда достанется Рыжка своим. Пусть Петруха возьмет его. Конь добрый, получше Петрухиной клячи. А Кости не будет в живых. Расправятся с ним каратели.
Вскоре караул сменился. Старый часовой наказал смене:
— Ты гляди в оба! Оклемался бандит.
— Ладно. У меня не зашалит, — ответил тот, закуривая. — На своем веку я многих успокоил.
В Костином сердце снова шевельнулась ненависть, крутая, жгучая. Эх, вырваться бы из каталажки, показал бы тебе, где раки зимуют! Запомнил бы Костю, гнида атаманская!
Цигарка наполовину измусолилась во рту. Закурить бы и помирать можно.
— Браток, дай прижечь, — протянул он.
— Не дозволено!
— Креста на тебе нет.
— Молчать!
— Что мне молчать! Надо вам убить меня — убивайте. Но долг свой перед моей смертью исполните. Неужто нельзя дать прикурить смертнику? Да тебе на том свете зачтется.
Часовой засопел. Затоптался на одном месте, очевидно, размышляя.
— Ну, хрен с тобой! — шепнул он. — Да как тебе дать?
— В оконце, тут дырочка есть.
Часовой поднес папироску к окошку.
— Не горит она у тебя, — сказал Костя, прильнув к стеклу.
Тогда часовой пригнулся, чтобы раскурить свою самокрутку. В эту секунду рука Кости скользнула в дыру и вцепилась в горло атаманца. Другой рукой Костя выбил стекло и потянул часового к себе. Тот хрипел, пытаясь оторваться, отбиться от арестованного. А Костя крутил и крутил ему горло. Но вот часовой стих. Его тело бессильно повисло под окошком. Костя еле разжал затекшие, будто одеревеневшие руки.
Баня топилась по-черному, и Костя вылез в отдушину над каменкой. Тихо, по-кошачьи мягко, спустился вниз и подошел к часовому. Атаманец был мертв. Он лежал, свернувшись калачиком, открытые глаза на выкате.
«Вот и на тебя пришел покой», — подумал Костя, подбирая карабин часового.
На село навалилась темная ночь. Казалось, оно мирно спало, словно не было здесь карателей и не начнется на рассвете жаркий бой. Костя знал: Мефодьев окружит Сорокину.
Куда идти? Шагах в двадцати чернел дом. Ставни закрыты, но в узкие щели тек свет. Уж поздно, а здесь не спали. Значит, в доме на постое каратели. Недаром у них в этом дворе каталажка.
Вдали дробью рассыпались копыта. Кони приближались. Стук был все явственнее.
— Стой! Забеги-ка в штаб к капитану, — послышалось с улицы, когда кто-то подъехал к воротам.
Костя прилег у забора. Он заметил фигуру, мелькнувшую под окнами. Прошло немного времени, и из дома кто-то вышел. Всадники ускакали.
«Штаб! — подумал Костя, осторожно подбираясь к крыльцу. — Не лучше ли дождаться партизан здесь»…
Костя рывком распахнул тяжелую дверь и встал на пороге с карабином в руке. В прихожей ярко горела лампа, но никого не было.
— Кто там? Входите! — послышалось из другой комнаты.
Костя спокойно прошел прихожую и отбросил с двери мягкую штору.
— Руки вверх! Ни с места!
Сидевшие за столом капитан и подпоручик медленно подняли руки.
— В угол! — крикнул Костя. Он боялся, что офицеры смахнут со стола лампу: придется стрелять, поднимать суматоху.
— А теперь, подпоручик, расстегните ремень у капитана. Подайте мне.
Подпоручик с подчеркнутым равнодушием подал ремень с пистолетом. Затем капитан обезоружил подпоручика.
— Выходите в прихожую! — скомандовал Костя. Он усадил офицеров на сундук, закрыл дверь на крючок и стал ждать, не сводя острых глаз с арестованных.