— Не постреляем, — раздумчиво протянул тот. — Они попрятались… Пока ты, Рома, ходил в разведку, я лежал вот и думал про себя.
— И что же надумал?
— Да ты постой… О себе я смыслю так. Если бы меня спросили, чего ты хочешь, Касатик? Я б, конечно, ответил, что главнее всего человеку пожрать. Ну, а главнее главного? Вот тут бы и сказал я про контру. Хочу, мол, чтоб конец ей пришел, чтоб похоронить ее на веки вечные. Ну и рассудят: если хочешь, так и станется по-твоему. Откроешь глаза, и ты не увидишь больше мироедов. Нет, скажу, шалите. Не согласен я на этакие штучки. Я сам должен удавить мировой капитал, вот этими самыми руками! Верно, а?
— Может, и верно, — тяжело вздохнул Роман. — Да народ мира хочет. Я б не противился, если б контра сама себя раздавила и дала людям жить. А мне немного надо. Чтоб земля была, да никто мною не помыкал. Так и другим мужикам. Вот тогда к нам и счастье придет. Все можно сделать, коли человек сам себе хозяин.
Вернулся связной. Еле нашел Мефодьева. Приказал главнокомандующий повременить менять позицию, пока нет ничего от других разведчиков. Похвалил Романа за расторопность.
Но елани разлилось густое молоко тумана. Очистившийся от туч край неба стал понемногу светлеть.
Романом овладело нетерпение. До каких еще пор ждать!
— Наконец-то! — воскликнул он, поднимаясь навстречу Мефодьеву.
— Пошли! — махнув рукой в сторону Сорокиной, сказал Ефим.
Только выдвинулись на кромку бора, в центре села сухо хлопнули два выстрела. Партизаны встрепенулись. Роман зарылся головой в ладони. Вот он, Костин конец.
Роману представилось, как Костя лежит убитый на земле, широко разбросив руки, белые завитки волос алеют от крови. А лицо у Кости суровое, в потухшем взгляде неутоленная жажда мести.
Стараясь отогнать это видение, Роман тряхнул головой и стал пристально вглядываться в сереющий мрак. В селе запели петухи, предвещая рассвет; взвизгнула свинья. Да и впрямь, есть ли кто здесь из карателей? Может, отступили они, пристрелив Костю.
Прошло еще несколько долгих минут. Стали хорошо различимы постройки, жерди поскотины, огибающей огороды. От высокой конопли отделилась сгорбленная фигура, запетляла по огороду и упала.
Роман подозвал Акима Гаврина, наказал ему:
— Собери бомбы. Половина взвода пойдет со мной, а ты поведешь остальных через огороды в улицу. Долго здесь не задерживайтесь!
Часть бойцов вместе с Романом передвинулась влево, где лежал за пулеметом Касатик. Матрос пожал Романову руку. Мол, доброго тебе пути.
— Не подкачай, Касатик!
— Это мне, что ложку облизать.
Группа Романа перебежками продвигалась к поскотине. Передовые уже пролезли под жердями, когда торопливо стукнули выстрелы атаманцев. Роман размахнулся и с силой швырнул в огород бомбу. Она рванула, запела осколками. Кто-то вскрикнул, кто-то поднялся, перевернулся в воздухе и упал.
Роман вскочил на ноги и бросился в переулок. В это время застучал пулемет Касатика. Ему тотчас же ответили вражеские пулеметы. С ожесточением загрохали винтовочные залпы. Засвистели пули.
Выскочившие в улицу бойцы были обстреляны из пулемета. Пришлось отступить в переулок за угол дома. Роман взял у одного из партизан бомбу и перевалился через забор. Пробежав один двор, он так же попал во второй и в третий. Здесь бросилась на него собака. Он в упор уложил ее выстрелом из нагана.
Пулемет теперь был рядом на улице. Он захлебывался от напряжения, стреляя длинными очередями.
Роман распахнул калитку и, прижавшись к столбу, метнул бомбу. Коротко, с сухим треском гукнул взрыв. Путь к гати свободен. А справа и слева еще торопливее и упорнее была перестрелка. В этой невообразимой суматохе было трудно что-нибудь понять. Сумел ли Аким Гаврин выбить улан с огородов? Прорвались ли в село устьянцы и сосновцы?
Оставив позади себя гать, Роман подбежал к дому деда Савельича. И тут столкнулся с Мефодьевым. Главнокомандующий крикнул:
— В доме под железной крышей — штаб! — и вихрем улетел дальше.
Прижимаясь к заборам и стреляя на ходу по выскакивавшим из дворов атаманцам, Роман повел бойцов к штабу белых. Он приметил его сразу, дом, покрытый зеленой жестью.
— Роман Макарович, позволь бомбой! — крикнул Бандура, когда они заскочили во двор.
— Нельзя! Ставни-то закрыты!
Роман рванул дверь. Она оказалась запертой.
— Кто-то есть!
Дверь открыл Костя, весь в крови. В его руке был наган.
— Рома! По голосу узнал.
В оцепенении стоял Роман на крыльце. Он не мог поверить тому, что видел сейчас. Костя жив, вооружен и ждал партизан в штабе.