Степан Перфильевич рассказал о реквизиции лошадей у мельника. Да и у самого лавочника пропала уйма товару в Воскресенке, когда партизаны налетели на ярмарку.
— Мы не пороли этого Боброва? — спросил Мансуров. — Жаль. Я склонен рассматривать такие поступки как пособничество большевикам. Может, он добровольно отдал свое имущество, чтобы войти в добро к бунтовщикам?
— Никак нет, — развел руками Степан Перфильевич. — Правда, трус мельник, да по доброй воле еще ничего не отдал мужикам.
— Кто у него забирал коней? Надо уточнить, — проговорил Лентовский.
Послали за Захаром Федосеевичем. Пока денщик Лентовского ходил к Боброву, офицеры играли в преферанс.
— Еще кого заарестовать нужно, так это Нюрку Михееву, — угрюмо сказала Агафья Марковна, убирая со стола посуду. — Она лазарет устроила, бродяг лечит. Фельдшер — человек подневольный, а верховодит там Нюрка.
— Лазарет? Любопытно. Я сам прогуляюсь туда, — бросая на стол карты, оживился Лентовский. — С сестрой милосердия мы будем иметь беседу особо. Скажу откровенно: я неравнодушен к прекрасному полу.
Агафья Марковна зарделась, дернула плечом. Степан Перфильевич, тяжело откинувшись на спинку стула, захохотал. Он был очень весел. Угодливая улыбка не сходила с его мясистого, большого лица.
Пришел Захар Федосеевич. Почтительно раскланялся с порога. Спасибо, мол, войску, что наведет теперь порядок. А то житья нет от варнаков. Ободрали мельника, как липку. Впору с сумой идти по миру.
— Кто проводил реквизицию? — сухо спросил Лентовский.
— Ромка Завгородний и кузнец Гаврила, — ответил Захар Федосеевич, робко шагнув к столу.
— Вы, подпоручик, заберете все движимое имущество у семей этих бунтовщиков. Скот, хлеб, одежду. И все передадите Боброву. Поручик Мансуров, арестовать как заложников, всех членов семей партизан. За каждого убитого милиционера или солдата мы будем расстреливать десятерых. Заложников содержать под стражей в Покровском или отправить в Галчихинскую волостную тюрьму.
Захар Федосеевич перекрестился. Наступили все-таки справедливые времена, о которых он столько думал, которых так ждал! У Завгороднего — две коровы, десятка полтора овечек, кобыла да пудов полтораста хлебушка. Теперь все это уже не их, а бобровское. И никто Захару Боброву не указ, коли так постановила власть законная.
— Благодарствие вам, господин ахвицер! А узнать желаю, будет какая нам защита? А то ить опять отберут, иродово семя. Отберут! — пожаловался Захар Федосеевич.
— Мы пришли в Покровское и останемся здесь до тех пор, пока не повыловим и не перевешаем всех мятежников. Кстати, вы навели меня на интересную мысль. Мы поступим так. Потребуем немедленной явки скрывшихся партизан. В случае отказа — расстреливаем их семьи. Это — радикальная мера, которая, несомненно, даст нам нужный эффект, — заключил Лентовский. — Значит, братья офицеры, завтракаем в Покровском, обедаем в Сосновке, ужинаем в Сорокиной. А сейчас — спать.
— Мы еще прогуляемся с подпоручиком, — сказал Мансуров, подмигнув Владимиру. — Подышим свежим воздухом, проверим посты.
— Ваше дело, господа, — равнодушно бросил через плечо Лентовский, направляясь в горницу.
Офицеры вышли на улицу. Вокруг села все еще горели костры. Пахло дымом. Взяв Владимира под руку, Мансуров брезгливо заметил:
— Не нравится мне этот скопец Лентовский. За внешним лоском — грязная, мелкая, трусливая душонка садиста. Никогда и ни в чем не доверяй таким людям. Пусть он спит, а мы пойдем к девкам. У тебя есть кто на примете?
Владимир прикинул, к кому бы пойти. В селе он ни с кем из девок не гулял, а признаться в этом Мансурову не мог. Чего доброго, за желторотого юнца посчитает. Может, Морьку Гордееву вызвать?
— Есть одна, — весело сказал Владимир.
— Одной мало. Впрочем, мы зальемся потом к попадье. Недурная бабенка, ее муж полковым священником. Побоялся идти с нами.
Морька вышла за калитку испуганная. Она долго не могла понять, чего от нее нужно лавочникову сыну и его дружку.
— Мы посидим, потолкуем… — уговаривал Морьку Мансуров.
— Чего это я толковать с тобой буду? — насторожилась она. — Я никого не трогала, ни с кем не водилась.
— Вот и хорошо.
— Чего уж хорошего. Кто виноват, к тем и иди.
— Господи! — с досадой поморщился Мансуров. — Да мы тебя выпить зовем.