Встречать Григореску пришли Дэнкуш, Вайс, Софронич, а в трех шагах позади стоял одинокий Матус. Ребята, которые помогали ему сигнализировать, скромно выстроились поодаль, шагах в десяти, и с любопытством разглядывали прибывшего.
Представитель Центрального комитета молча пожал руки встречающим, а потом и рыжему Матусу. Он увидел два ожидающих их джипа и обратился к Матусу, которого счел ответственным за организацию встречи:
— Позаботьтесь о пилоте, — и кивнул последнему.
— Благодарю вас, — ответил пилот, — но мне нужно возвращаться в Бухарест. Честь имею.
— Спасибо, капитан.
Все услышали уверенный, твердый голос Григореску.
Он сел в ближайший джип рядом с шофером, и машина тронулась к уездному комитету партии. Первые пять минут Григореску молча глядел в окно и не видел ничего, кроме низеньких крестьянских домиков, с окнами, освещенными керосиновыми лампами. Этот почти сплошь крестьянский квартал, рядом с «базарным кругом», не был электрифицирован. Затем пошли улицы, освещенные электрическими фонарями, редкими и бледными, а на перекрестке, напротив пожарной каланчи, он заметил первую толпу — признак событий, которые привели его сюда.
— Медленнее, — сказал он шоферу, и машина, едва двигаясь, миновала молчаливо темнеющие группы людей.
Никто не обратил особого внимания на проезжающих, хотя Дэнкуша и узнали.
Джип повернул на главную улицу, в это время пустую, и за несколько минут домчался до здания уездного комитета партии.
«Что он из себя представляет?» — думал Дэнкуш, глядя на широкие, могучие плечи Григореску (явно плечи заводского рабочего), обтянутые курткой из блестящей кожи. Фуражка была тоже кожаная.
Еще при встрече Дэнкуша поразило его лицо: крупный острый нос, широкие ноздри, выпуклые дуги густых бровей, сильно выступающие скулы и нижняя губа создавали впечатление необычайной динамичности, — казалось, в этом человеке действует какая-то сила, которая не желает мириться ни с чем плоским и стремится создать естественный рельеф, подобно тому как сила магмы, давящая из недр, волнообразно распирая тонкую земную оболочку, образует горы и моря.
Они поднялись по лестнице в зал, где застали остальных членов бюро, вставших при их появлении. Григореску с каждым поздоровался за руку, снял кожанку и самым естественным образом занял обычное место Дэнкуша, положив на стол свои большие, сильные руки.
Вошедший за ними Матус сел на стул, стоящий у стены.
Григореску глянул на него и спросил:
— Вы тоже член бюро?
— Нет, — ответил Матус, — я от молодежи.
— Тогда в чем дело?
— Я тоже участвовал в акции и хочу кое-что вам сказать. Мы не позволим, чтобы бандиты…
— Хорошо, — коротко прервал его Григореску. — Подождите в приемной, мы вас вызовем.
Матус вышел без лишних слов и, вместо того чтобы почувствовать себя обиженным, наоборот, успокоился и сел в ожидании возле дверей. Его воинственная душа сразу признала в посланце Центрального комитета командира, и он преисполнился к нему доверия.
— Товарищ Дэнкуш, — начал Григореску, — проинформируйте подробно о положении вещей. Что произошло, какие меры приняты, каковы результаты принятых мер.
Дэнкуш изложил все прямо и просто — рассказал об убийстве на вокзале, об убийстве Стробли, об отношении к этому народа, об отношении властей, о местной ситуации, о черной бирже и обрисовал Карлика и его маленькое королевство.
— До этого, до убийств, вы просили префекта принять меры?
— Да, и не раз, но безрезультатно.
— Вы сообщали об этом высшим органам партии?
— Да, и неоднократно. Но нам ответили, что подобные явления существуют и в других уездах и что меры будут приняты.
— Вы уверены, что этого Строблю убили подкупленные полицейские, чтобы замести следы?
— Да. Ведь после первого же следствия прокурор Маня арестовал комиссара Месешана, но главный прокурор освободил его по требованию префекта.