Прокурор Маня бледно улыбнулся, впервые с начала следствия, и сказал:
— Мне кажется, что вас более заботит моя судьба, чем ваша собственная. Благодарю.
Затем встал и вышел из кабинета.
— Господин комиссар, — обратился он к Матусу. — Поговорите и вы с ним. — С меня довольно. — Он как-то отрешенно искоса глянул на Матуса и шагнул к двери.
Матус вошел в кабинет, сел верхом на стул, опершись локтями о спинку, и минут десять молча глядел на Месешана. Одно колечко рыжей шевелюры спускалось ему на лоб, и время от времени он отстранял его рукой. Месешан долго выдерживал его взгляд, потом равнодушно отвернулся к окну. Две тоненькие веточки, сверкающие льдинками, блестели за окном. Сначала Месешан не замечал их, но потом впился в них глазами как зачарованный. Свет прорезал ветви дерева, которого он никогда не замечал, хоть проработал в этом кабинете несколько лет еще до войны. Только эти веточки и виднелись на фоне ярко-голубого далекого неба. Легкий шорох падающих капель озвучивал эту картину, совершенную в своей простоте, неожиданно взволновавшую бывшего старшего комиссара. «Что за чертовщина? Что со мной происходит?» — подумал он и обернулся к Матусу, к его веснушчатым рукам с потрескавшейся кожей. Снова взглянул на теперь еще ярче освещенные веточки и снова отвернулся, решив больше никогда не смотреть на них. «Бред какой-то! Лучше уже выдерживать взгляд Матуса, — подумал он, повторяя про себя: — Так бы и свернул тебе шею!» Лучше не глядеть на этот нестерпимый свет, на тоненькие, окутанные сиянием веточки, выделявшиеся на фоне бездонного, ясного неба. И он обрадовался, когда после долгого молчания Матус сдался первым и заговорил:
— Что ты делал с упрямцами, которые не признавали своей вины, легавый?
Месешан неестественно громко рассмеялся, повернувшись на стуле:
— Целовал их в задницу, легавый!
Матус тоже развеселился, но тут же нахмурился и сказал:
— Не ты главная дичь. Ты знаешь, кто. Если за полчаса ты не расколешься, я буду вынужден доложить, что ты погиб при попытке к бегству!
— Так быстро? — спросил Месешан. — Так скоро научился?!
— От тебя научился, с тобой приходится дело иметь. Выхода у тебя нет. Я приду через полчаса. Ровно через полчаса. — И он показал на свои часы.
Месешан глянул на него и понял, что этот парень на самом деле ни минуты не поколеблется ликвидировать его, если позволят. Могут и позволить… Хотя в этом мало пользы. К подобным вещам не прибегают просто так, наобум, он ведь многое знает. Нет, не отделаются от него! Черта с два!
— Что ж, — сказал он. — Сделаю тебе милость. Но не подумай, что я испугался. То, что ты сказал, делается не по вдохновению, а лишь по приказу сверху, как последнее средство. Такие вещи не решает рядовой комиссар. Так вот, только ради тебя признаюсь — я убил этого Строблю, Карлик велел. Если бы я не выполнил его приказа, ликвидировали бы меня. Меня сопровождали двое, злые, как черти, — деваться было некуда.
У Матуса заблестели глаза. Он не смог сдержаться, соскочил со стула, выбежал из кабинета и возвратился с прокурором:
— Он признался! — закричал он. — Ну, говори и господину прокурору.
— Что говорить? — усмехнулся Месешан.
— То, что говорил мне. Что ты убил Строблю по приказу Карлика.
— Господин прокурор, — весело ответил Месешан, — не назначайте в полицию полоумных. Это дело не шуточное. Сначала проведите медицинское обследование.
Матус позеленел от злости:
— Как, разве ты только что не признался в убийстве?
— Я? Прошу вас, господин прокурор, отметить, что он угрожал ликвидировать меня под предлогом «попытки к бегству». Я требую, чтоб вы это отметили в протоколе.
— Вы ему грозили, господин комиссар? — твердо и раздельно спросил прокурор.
Но Матус не отвечал. Лишь смотрел на Месешана и цедил сквозь стиснутые зубы:
— Я убью тебя собственноручно, гад!
— Вам еще нужно подтверждение, господин прокурор?
— Что? — ответил Маня. — Извините, я не слышал.
— Прошу вас дать мне лист бумаги, и я напишу, что в присутствии прокурора этот новичок полицейский угрожал меня убить, желая получить от меня показания, направленные против меня самого. Вы же знаете, что самообвинение не доказательство.
— Вы играете с огнем, Месешан. Собственно говоря, мне кажется, что вам не осталось ничего другого, как паясничать. Пойдемте, товарищ комиссар.
Перед тем как выйти, Матус бросил свирепый взгляд на Месешана, глаза которого сверкали от удовольствия: «Вот так-то, жеребеночек, попрыгай еще в упряжке!»