— Филя плуг топить собрался, — раздался чей-то девичий голос. — Концы в воду прячет.
— Потише можете? — повернулся к ним Агафьин, всматриваясь в противоположный берег, где стоял плуг, подтянутый к воде лошадьми.
— Ишь, Филя стал какой вежливый.
— Не узнаешь.
— Го-о-то-во! — донесся голос Пашки с того берега.
Филька мигом оказался в кабине машины. Вот трактор тронулся, натягивая трос. Взгляды всех были прикованы к противоположному берегу. Вот плуг вздрогнул и стал медленно приближаться к воде. Через минуту он скрылся под водой.
Агафьин вел «натик» плавно, без рывков, постепенно прибавляя газ. Но вдруг трактор замедлил движение. «Надо дать газку», — решил водитель. Не помогло. Газ выжат до отказа. Машина вздрогнула и, сделав рывок вперед, заглохла… Стальной трос темной змеей вынырнул на берег и свернулся в большие кольца.
Обрыв?!
Да, это был обрыв. На берегу наступила тревожная тишина. Все смотрели на спокойные воды Дунайки, похоронившие, казалось, навсегда тракторный плуг. Филька тяжело вылез из машины, привалился к гусенице. На лице его выступил холодный пот. Подошли Степан Волков, Демьян Карнаухов, Пашка и, не говоря ни слова, остановились рядом.
Агафьин даже не взглянул на них. Он невесело улыбнулся и влез в кабину трактора, бросив Пашке:
— Крутни!
Машину Филька подогнал к реке так, что вода коснулась траков гусеницы. Размотав короткий буксирный трос с карабинами на концах, он стал наращивать его к оборванному концу большого троса. Степан не сразу разгадал замысел тракториста, но, когда понял, коротко приказал десятилетнему сынишке, вертевшемуся под ногами:
— Тащи тулуп. Живо!
Понял решение старшо́го и Пашка. Он начал быстро раздеваться.
— Ты что? — спросил Филька, связав концы.
— Я… я… — замялся Светиков.
— Знаю, что ты, не я же на прошлой неделе ангиной болел, — сурово оборвал его Агафьин и сбросил на землю серую фуражку. Туда же полетели телогрейка, кирзовые сапоги… Снимая «полосатые штаны после дяди «Сатаны», как он их сам называл, Агафьин покосился на девчат. Но те уже не смотрели в его сторону.
— Иорданская святая купель… Ох-хо-хо, — вздохнул дед Евсей, провожая Фильку глазами.
Филька, не говоря ни слова, нырнул. Вместе с ним скрылся под водой и конец троса с карабином. Прошло несколько томительных секунд. С берега видели, как рыжая голова на миг показалась на поверхности реки, и опять вода сомкнулась над ней.
Через минуту посиневший и вздрагивающий вылез тракторист на берег. Стуча зубами, он хрипел:
— За-за-ацепил… за что-то…
— Скидай подштанники, тельник, — командовал Степан Волков, накидывая на Агафьина принесенный тулуп. — Бегай, танцуй, чтобы кровь разошлась!
Филька неуклюже затанцевал, путаясь в длинных полах и размахивая руками, словно ветряк крыльями. Девчата не выдержали, засмеялись.
— Крой, Филипп Яковлевич, на печь! — кричал бригадир.
Но Филька не слушал его. Он был уже у трактора, заведенного Пашкой.
— Двигай, Паша, двигай. Да сними ты свой танкошлем, он тебе на глаза лезет… Тихо, тихо… Дай тросу натянуться. Ого! Пошел…
Из воды показался плуг, облепленный илом и коричневыми водорослями.
— Жми, Паша! — в последний раз крикнул Агафьин и, обогнав трактор, припустил к Дорофейке.
… Когда Пашка пришел домой, Филька безмолвно лежал на кровати, накрывшись с головой цветным одеялом.
— Филя, — тихо позвал он.
— Ну?
— Вот мама велела взять в сельпо, — достал Пашка из кармана пол-литра. — Да и дед Евсей говорит, что растирание надо сделать…
— А ну, дай сюда, — из-под одеяла сначала показалась рука Фильки, а потом и голова. — Хотя нет, налей во что-нибудь.
— Может, еще? — спросил Пашка, когда Агафьин до дна осушил граненый стакан.
— Хватит, — твердо произнес Филька. — Отеплил внутри и хватит. Допьем по окончании посевной, — добавил он и с головой накрылся одеялом.
НАКАЗАНИЕ
Степан Дрынов проснулся поздно. Чувствовал себя он скверно. Ломило поясницу, руки поднимались с трудом. Голова гудела так, словно в ней медные шары катают.
Степан тяжело сел на скамью, стоявшую у стенки, и тут вспомнил, как провожал в город брата, приезжавшего в колхоз закупать капусту для столовой… Выпили пол-литра дома, на станции, ожидая поезда, взяли еще одну «под белой головкой», перед отходом поезда пивком поверх прыснули, а потом… Что было потом, он помнил плохо.