— Вам могу сообщить: двадцать первый.
Так вот, говорю, общежитие. В комнате номер тринадцать свободная кровать есть, а завтра двадцать второе сентября и вы должны выйти на работу. В бригаду Фатеева. Не забудьте, говорю. Фатеев — это моя фамилия.
На первых порах назначил я Анну Бороздину каменщицей-подручной. Для проверки. Покосилась она на меня, вздохнула, но не сказала слова. И приставил я ее, значит, в помощники к Михаилу Ляпину, этакому Ермаку Тимофеевичу.
Был, доложу вам, Ляпин неповоротливым, добродушным парнем лет двадцати пяти. Все очень сильные люди, заметьте, безобидные. Водилась за ним только слабость: любил в шашки играть. И пусть бы только в свободное время, в общежитии или там в клубе. Так нет. Даже на работе, в обеденный перерыв, прямо на лесах. Сжует, бывало, быстрехонько свой обед, достанет из кармана картонную в квадратиках доску и бренчит костяными шашками в кармане: приглашает охотников. А таковых стало появляться в бригаде все больше и больше. Но Ляпин обыгрывал каждого. Пришел он к нам на стройку из пожарников. Ну, а пожарники, известно, по этим делам — непревзойденные мастера.
Так вот на второй или третий день произошел у Ляпина со своей подручной конфликт. Строили мы тогда дом. Третий этаж вели. Помню, я спустился вниз о растворе позаботиться. Слышу, крик, ругань наверху. Неладно, думаю. Прибегаю. Стоит моя новенькая напротив Ляпина, словно цыпленок напротив петуха, и честит его почем свет стоит. Глаза у нее острые, колючие, кулачишки в рукавицах сжатые. Ни дать, ни взять, сама злость в образе девичьем.
— В шашки резаться научился, а к своему кровному делу наплевательски относишься, — слышу я. — Что если тебе бросить в лицо пригоршню раствору да и пустить по улице. Каково людям будет на твою вывеску смотреть? Молчишь?
Ляпин, действительно, стоял перед нею, словно рот ему зашили. Только глаза сделал круглые.
— И откуда, скажите, взялась такая, — наконец, вымолвил он.
— Узнать бы, какой дурак тебе пятый разряд присвоил?.. Я бы третьего пожалела.
Чувствую, меня задело. И не рикошетом, а прямой наводкой.
— В чем дело? — спрашиваю. Спокойненько этак, хотя и поднялось во мне тогда нехорошее что-то.
— Федор Федорович, посмотрите, пожалуйста, стену, — вскинулась Анна Бороздина.
— Какую?
— Ту, что сложили.
Нагнулся я, окинул взглядом и ничего не заметил.
— Ну, какова?
Смотрю я в ее прищуренные глаза, но опять-таки ничего не понимаю.
— Знаете что, молодые люди, — говорю им, — не поднимайте рыночную перебранку и приступайте немедленно к работе. А стена, девонька, кирпичная, за помните, кирпичная.
— Трудненько, уважаемый Федор Федорович, определить, кирпичная ли она. Вы с улицы посмотрите на дело рук своих.
— Дельный совет, — на мое плечо сзади опустилась чья-то тяжелая рука.
Поворачиваюсь. Сергей Николаевич, наш прораб, собственной персоной. Стоит, смотрит этак испытующе, словно спрашивает: «Ну, что скажешь?». Потом переводит взгляд на Анну Бороздину.
— Как вас звать-величать, девушка?
— Анна-каменщица, — бойко ответила она. И хоть бы глазом перед начальством моргнула.
Сергей Николаевич приветливо улыбнулся ей и пригласил меня с улицы посмотреть «на дело рук своих».
Боже мой, какая неприглядная картина предстала перед моими глазами. Половина лицевой стены дома, где вел кладку Ляпин, вся закидана раствором, в безобразных подтеках. А ведь дом-то не предназначен под облицовку.
— Поняли, почему произошло? — спрашивает Сергей Николаевич.
Как мне, старому воробью, не знать. Все дело тут заключается в расстиле раствора под очередной ряд кирпичей. Его надо сначала класть в виде продолговатой грядки, а затем разравнивать в ленту. При этом раствор следует расстилать так, чтобы он не доходил до края ряда на два-три сантиметра. Ляпин же не соблюдал этих сантиметров. Вот и получилось, что кирпич при укладке выжал раствор, который и разползся по стене.
С тяжелым чувством поднялся я наверх. А тут Сергей Николаевич еще как бы придавил меня.
— Ну, Анна-каменщица, — сказал он, — покажи, как надо строить.
Та не заставила себя долго ждать. Схватила лопату-ковш и — раз-раз! — набросала на постель под верстовой ряд раствор. Разровняла его, крикнула: «кирпичи!» и пошла работа. Ловко получалось. Залюбовались мы.
— Какой у нее разряд?
— Вроде, пятый, — отвечаю.
— Не вроде, а точно. Видно по хватке. Нехорошо, Федор Федорович, специалистов на подноске кирпичей использовать. Не положено.
Покраснел я, как мальчишка. А виновник всего, Ляпин, стоит рядом, не сводит с Анны-каменщицы совиных глаз и как-то глупо улыбается.