Папа Августа был главврачом единственной в городе больницы, куда после института приехала работать мама. Дальше нетрудно догадаться, как они познакомились. Папа Александр был воспитанным деспотом, но это станет проявляться гораздо позже, когда он начнет писать диссертации. А пока — Август был грудным ребенком, и папа смотрел на него с легким удивлением: почему этот синюшный «цыпленок» так долго кричит? И только когда папа-Александр выносил его, положа на одну руку, к реке, Август успокаивался и затихал, а потом засыпал.
Август Флан родился в одном южном городке, которого уже не существует. Его стерли с лица земли много лун спустя. Но в те времена городок процветал. Уже в пять лет малыша отдали в детский садик. Это заведение безусловно заслуживает подробного и обстоятельного описания.
Август не терпел детский сад по двум веским причинам: «тихого часа» и какао с мерзкой пленкой наверху, которое обязательно нужно было пить.
Воспитательницы относились к Августу хорошо, так как знали, что его родители редкие — на целый город — врачи.
Августик смотрел на воспитательниц, как на космических существ из иного мира. Ему нравилось, что они были одеты в белые полупрозрачные халаты, туго затянутые на талии. Ему также нравилось, что халаты были надеты сразу на голое тело. И когда воспитательницы наклонялись к его кроватке, чтобы укрыть одеялом или прошептать что-то, тогда взгляду открывалась часть налитой груди, вложенная, как правило, в белый лифчик.
Случалось, некоторые из них не надевали стягивающих тугих лифчиков, из-за жары, чтобы легче дышать, и тогда можно было видеть почти всю верхнюю половину груди: а сама грудь чуть не выпадала из халата ему в лицо. Словно дыня, двигаясь своей спелой плотью и мякотью. А скрываемое — всегда интересно.
Особенно у воспитательниц Август любил ноги, едва смуглую кожу высокого качества, натянутую, как тетива, и обтягивающую наполовину обнаженные ноги. Его, неизвестно почему, очень сильно волновало, когда внизу непроизвольно халат распахивался и открывались голые ноги — гораздо выше колен. Или когда воспитательница садилась на соседнюю низкую раскладушку, полы разбрасывались, распахиваясь, и в открывшийся треугольник, куда скользил пытливый глазик по внутренней поверхности бедер, было видно чудо — белые трусики. Трусики и поверхность выше коленей почему-то вызывали у него прилив крови, пока только к голове. Нежно наклонясь и невольно показывая величину своей груди, освобожденной от всякой упряжи, воспитательница, которая была наиболее привязана к Августу, целовала его в щеку или в ушко. Августу было тепло от этого и приятно. Он долго ворочался от поцелуя и не мог заснуть. Это были единственные женщины, которые одаривали его поцелуем, кроме мамы. У каждой воспитательницы были свои любимцы.
В «тихий час» он любил наблюдать. Когда одна из них шла между рядов, уже не заботясь о распахнутости халата и выбивая яблоками колен его полы изнутри. Отчего они распахивались и обнажали Августику самое прекрасное, самое скрытое: фронт бедер, которые плавно переходили в таинственный треугольник — над аркой. Он еще не знал, для чего этот треугольник в белых трусиках, но чувствовал в нем какое-то таинство, запрет, и испытывал какое-то совершенно непонятное влечение к нему. Едва обрисовывающийся выступ притягивал, как магнит.
Воспитательницы не очень стеснялись детей, и иногда некоторые из них, особенно в жару, когда было душно, переодевались в легкие летние платья, чтобы выйти что-нибудь купить. Происходило это обычно в «тихий час». Тогда можно было увидеть склоненную на мгновение и распрямившуюся, переодевающуюся фигуру. Но глаз широко нельзя было открывать, подсматривать можно было только через щелочки. Так как воспитательница могла подойти и пожурить за то, что не спишь. Потом она садилась рядом. Своим грациозным задом почти придавив худенькую ногу и бок Августа, клала руку ему на грудь, просила закрыть глаза и не уходила, пока он не засыпал. Плотная близость ее горячего бедра и всей стройной фигуры смущала его еще больше. Так он не мог заснуть тем более. И чувствовал, как под притворяющимися веками бегают разноцветные черточки. Почему именно присутствие воспитательницы, ее близость рядом вызывают в нем непонятное, неведомое до этого волнение, — он не мог объяснить.
Ровесники Августа никак не интересовали, за исключением одной девочки, с которой он потом окажется в одном классе. Он знал, что они показывают друг другу свои «прелести», хвастаясь: «А у меня такая пипка!» — «А у меня такая пипка!» Но и это его не интересовало. Девочки иногда специально не запирали клозет, когда ходили по-маленькому. Он распахивал дверь по нужде, а на «троне», капризно засмущавшись, сидела девочка с голой попкой. Он закрывал спокойно дверь, в этой картинке не было ничего интересного. Другое дело — один раз, когда родители уехали в отпуск, встав случайно ночью, он увидел зад мочащейся в ведро домработницы. Вот это его поразило, он не представлял, что бывают таких размеров попы. Он был потрясен.