Многочисленные неудачи, чувство несправедливости, нереализованные амбиции и высокая самооценка провоцировали Белюстина к еще большему порицанию высшего духовенства и монашества, которое доходило до чувства крайней неприязни и даже ненависти. Вскоре ненависть, которая сначала легла крепким основанием для критики устройства Церкви как общественного института, явилась одной из причин, по которым Белюстин начал отрицать православие как истинную христианскую религию. Обращая внимание на данное обстоятельство, для того, чтобы получить более полное и правильное представление о личности Белюстина и его публицистической деятельности, важно привести примеры его догматических суждений, а также взгляд на историю Церкви и государства.
В разгар споров вокруг нашумевшей записки Белюстина «Описание сельского духовенства», подробно о которой будет сказано далее, Н. А. Добролюбов защищал ее автора, утверждая, что тот, обличая недостатки церковной жизни, представителей духовного сословия и иерархии, не касается догматики, не может быть назван хулителем православия[165]. Однако Добролюбов был прав только отчасти. В записке «Описание сельского духовенства» действительно нет хулы на Церковь и Православие, но впоследствии назвать хулителем свящ. И. С. Белюстина можно, ведь хула есть в других его статьях[166] и особенно в частных письмах. В настоящее время не удалось определить с точной достоверностью, насколько мировоззрение Белюстина на момент написания «Описания…» можно соотнести с его же мировоззрением спустя десять-пятнадцать лет. Однако, при анализе дневниковых записей и имеющихся биографических данных логично предположить, что дух критики в адрес не только институциональной Церкви, но и самого православия появился в публицисте не вдруг и уже развивался в период написания скандальной записки. Кроме того, по нашему убеждению, не имеет принципиального значения, высказывал ли свящ. И. С. Белюстин хульные и еретические мысли публично или таил их исключительно в личной переписке, – в любом случае они иллюстрируют его догматическое сознание и мироощущение, которое, несомненно, влияет на все, что выходит из-под пера священника-публициста.
Вся жизнь Белюстина – это постепенное разочарование в церковной действительности и Церкви вообще. Считая себя обделенным как Церковью, так и государством, Белюстин критикует самые основы веры, имеет свое суждение на церковную и отечественную историю, а также оправдывает старообрядцев и даже сектантов. Чем более подробно Белюстин изучал историю Церкви, тем более он укреплялся во мнении, что официальная история лжива[167], а древние историки не более чем панегиристы[168]. По его убеждению, современное православие не имеет ничего общего с христианством и, более того, оно стало нравственно растлевающей силой уже с IV в., со времени издания Миланского эдикта[169], превратившись в служанку государства[170]. Порицал он и личность императора Константина Великого, считая его не только не святым, но даже и не православным[171]. Христианство периода после имп. Константина Великого Белюстин называет фарисейством, а Первый Вселенский Собор, ссылаясь на слова Григория Богослова[172], называет собором христопродавцев[173], деяния которого привели к узаконению фанатического догматизма, легшего в основу псевдохристианского типа религии – византийского православия и римского католицизма[174]. Делая вывод о псевдохристианском характере византийской религии, Белюстин вполне логично приходит к еще одному неутешительному выводу – Русь, принимая православие от Византии, становится частью этой псевдохристианской Церкви[175], цель которой не сводится к достижению евангельских истин и идеалов[176]. В итоге русское духовенство, по словам отца Иоанна, – гангрена, а русское православие – для одних игрушка и посмешище, а для других – пугало, от которого с ужасом и отвращением бегут толпами[177]. Нравственное и духовное возрождение человечества он видел не в православии, а в учреждении нового, так называемого Евангельского христианства, которое должно заменить его традиционные формы[178].
165
167
В письме А. С. Суворину от 18 июля 1880 г. И. С. Белюстин пишет, что не желает писать работы по истории Церкви под редакцией духовной цензуры, обосновывая это тем, что не желает повторять официальные мистификации и ложь (РГАЛИ. Ф. 459. Оп. 1. Д. 307. Л. 12–13 об.). В письме М. М. Семевскому от 25 октября 1860 г. И. С. Белюстин просит доставить ему некоторые документы из архива Св. Синода, указывая на то, что именно в них история такова, какова она есть, а не как о ней пишут (ИРЛИ ОР. Ф. 274. Оп. 1. Д. 74. Л. 3–4). В письме Н. С. Лескову от 7 марта 1879 г. И. С. Белюстин среди прочего пишет: «Чем больше всматриваюсь в историю христианства, тем более убеждаюсь, что с кафедр говорят ложь» (РГАЛИ. Ф. 275. Оп. 4. Д. 12. Л. 32–33).
168
В письме М. М. Стасюлевичу от 6 января 1876 г. Белюстин пишет: «Писали панегирики бессмысленному политику, всей своей жизнью отрицавшему не только основные начала христианства, но и самую их ортодоксию (покровительство до конца жизни арианам и вручение предсмертного завещания священнику-арианину и пр.)», а год спустя, 5 января 1877 г., добавляет: «История церкви заменена или положительной ложью на основе наглейшего лжеца Евсевия-памфила, епископа цезарейского или риторской трескатней фарисейского фразерства» (ИРЛИ ОР. Ф. 293. Оп. 1. Д. 204. Л. 25–29 об.).
170
В письме М. М. Стасюлевичу от 8 января 1874 г. И. С. Белюстин пишет о том, что православие не должно использоваться в политических целях, как оно используется уже несколько веков. Оно не должно пользоваться опекой и прерогативами государства, представляя из себя исключительно нравственную силу (ИРЛИ ОР. Ф. 293. Оп. 1. Д. 204. Л. 21–22).
171
О личности имп. Константина Великого он пишет редактору журнала «Вестник Европы» М. М. Стасюлевичу в письме, датированном 5 января 1877 г.: «Имп.[ператор] Константин – ловкий интриган… кровожаднейший из язычников для которого придушить зятя, тестя, жену и даже сына наследника не стоило ровно ничего, не говоря уже о тысячах придушенных в цирках… предсмертное крещение его более чем сомнительно» (ИРЛИ ОР. Ф. 293. Оп. 1. Д. 204. Л. 27–29 об.).
173
Именно так характеризует И. С. Белюстин I Вселенский Собор в письме А. С. Суворину от 18 марта 1879 г. (РГАЛИ. Ф. 459. Оп. 1. Д. 307. Л. 7–8 об.).
174
Столь резкое мнение И. С. Белюстин выразил в письме М. М. Стасюлевичу от 5 января 1877 г.: «Первый Вселенский Собор – величайшее зло – укоренен и узаконен фанатический догматизм и то нравственное растление, замаскированные фарисейством, из которых выработались византийское православие и римский католицизм, – лютая гангрена человечества» (ИРЛИ ОР. Ф. 293. Оп. 1. Д. 204. Л. 27–29 об.).
175
См.: Письма Н. С. Лескову от 10 сентября 1876 г., 25 сентября 1876 г., 1 декабря 1876 г. (РГАЛИ. Ф. 275. Оп. 4. Д. 12. Л. 12–15 об., 20–21 об.).
176
В письме к Н. С. Лескову от 19 мая 1879 г. И. С. Белюстин среди прочего пишет о том, что ни Рим, ни Византия не наследуют Царства Божия по причине того, что не искали истины, а использовали христианство в своих целях (РГАЛИ. Ф. 275. Оп. 4. Д. 12. Л. 36–37 об.).
177
В письме И. С. Аксакову от 25 декабря 1865 г. И. С. Белюстин в очередной раз достаточно жестко высказывается о русском духовенстве и православии: «Духовенство, ведь это совесть народа, нравственная сила общества, внутренняя связь государства; ведь это душа живая всего общественного организма. А теперь? Ведь это самая страшная гангрена, та самая, которая разъела и задушила Византию (…) так называемое православие – для сильных игрушка, посмех или орудие; для слабых – пугало, от которого с ужасом и отвращением бегут толпами, куда только пришлось… И этой гангрене, на две трети уже разъевшей Русь, никакого ни откуда противодейства! Разъедай, значит, до конца и пусть Россия шаг в шаг пройдет путем своей благодетельницы!» (ИРЛИ ОР. Ф. 3. Оп. 4. Д. 35. Л. 3–3 об.).