Посмотримъ же, что доводило людей до такого состоянія.
Среди прибывшихъ въ этой группѣ мною было опрошено по спеціально-выработанному мною опросному листу для того, чтобы свѣдѣнія можно было болѣе или менѣе систематизировать, сто тридцать человѣкъ. Всѣ они дали совершенно тождественные отвѣты. Какъ наиболѣе полное, я приведу здѣсь сообщеніе, данное мнѣ Алексѣемъ Захарьевичемъ Захарьевымъ-Васильевымъ (исполнявшимъ должность младшаго медицинскаго фельдшера 10-го сибирскаго стрѣлковаго полка, Симбирской губерніи и уѣзда, Сюндюковской волости, село Кайсарово).
«Я знаю изъ разсказовъ прибывающихъ солдатъ, что на работахъ во Франціи было до 5.000 русскихъ плѣнныхъ. Я самъ былъ въ 13-мъ батальонѣ, которымъ завѣдывалъ лейтенантъ Зимсъ, на котораго наши плѣнные подали рапортъ вамъ. Нѣмецкіе солдаты и фельдфебеля во все время нашихъ работъ тамъ на глазахъ у офицеровъ избивали насъ немилосердно; мы не жаловались, потому что послѣ жалобъ избивали еще хуже. Когда мы были на работахъ въ мѣстечкѣ Сизонъ, то жили тамъ въ конюшняхъ. Строили мы тамъ желѣзную дорогу. Всѣ конвойные съ ружьями и палками. Когда утромъ мы выстраивались для того, чтобы идти на работы, то конвойные кричали: «больные, выходи». Послѣднихъ осматривалъ простой нѣмецъ солдатъ-ландштурмистъ. Больныхъ онъ опредѣлялъ на глазъ и казавшихся ему здоровыми избивалъ тутъ же кулаками или палкой. Больными онъ считалъ только имѣющихъ раны. Былъ случай, что голодный плѣнный забѣжалъ въ деревню попросить хлѣба, намъ же строго запрещалось общеніе съ французами; его поймали, страшно избили и стали изнурять работой, онъ упалъ и не могъ встать, несмотря на то, что его били ногами и прикладами, понуждая подняться. Часовой на моихъ глазахъ пристрѣлилъ его. Изъ Сизонъ насъ перевезли въ Беве. Тутъ опять строили желѣзную дорогу. Жили въ сараѣ безъ отопленія, было очень сыро и холодно. Кормили ужасно: супъ, какъ вода; 2 раза въ день, кромѣ того, отъ сарая, гдѣ мы жили, до мѣста работы нужно было пройти версты 3, поэтому на работу насъ поднимали въ 4–5 часовъ утра, а съ работы мы возвращались въ 6–7 вечера. Утромъ мы всегда ѣли въ пути, чтобы не терять времени и потому чашку свою мы всегда имѣли за поясомъ. На обѣдъ давали не больше получаса отдыха. Почти всѣ въ Беве болѣли желудками — поносы. Мы видѣли привозимые на нашу кухню мѣшки съ очень мелкими древесными опилками, которыя, какъ упорно ходилъ у насъ слухъ, нѣмцы примѣшивали въ нашъ хлѣбъ. Въ сараѣ всегда лежало больныхъ человѣкъ 150, которые не могли уже ходить. Этими больными завѣдывалъ нѣмецкій унтеръ-офицеръ Ганушекъ. Онъ пытался говорить по-русски, они его не понимали, и онъ за это или выгонялъ ихъ, какъ здоровыхъ, или нещадно избивалъ. У больныхъ температура была рѣдко выше 35,8. Нѣмецъ, видя это, считалъ этихъ изможденныхъ голодомъ и страданіемъ людей за здоровыхъ и нещадно избивалъ. На моихъ глазахъ былъ слѣдующій случай: былъ принесенъ съ работъ на носилкахъ больной, нѣмецъ помѣрилъ температуру — 35,5, онъ схватилъ палку и сталъ избивать несчастнаго; тотъ, не имѣя возможности встать, поползъ на четверенькахъ въ сарай, чтобы спрятаться, а нѣмецъ продолжалъ его бить. Это случилось въ 6 часовъ вечера, а въ 11 избитый умеръ. Врачъ нѣмецъ Фрикенштейнъ даже не зашелъ посмотрѣть, когда ему доложили, что умеръ плѣнный. Далѣе насъ повезли на работы къ Вердену тоже на постройку желѣзной дороги. Первая рабочая рота изъ нашей партіи работала въ непосредственной близости отъ рвущихся французскихъ снарядовъ, всѣ мы на французскомъ фронтѣ ясно слышали стрѣльбу и видѣли прожекторы. Къ жителямъ нигдѣ насъ не пускали. Подъ Верденомъ мы жили тоже въ сараѣ, спали на сѣткахъ, сдѣланныхъ изъ проволоки въ три ряда, одинъ надъ другимъ, съ промежутками въ
3/4 аршина, безъ всякой подстилки. Было дано по два одѣяла, мы же сами приносили съ работъ вѣтки деревьевъ, которыми и устилали сѣтки, но спать временами было невѣроятно холодно, такъ какъ кругомъ обдувало. Среди двора, гдѣ мы жили, были громадныя кучи навоза, лужи, сюда же сливались помой. На работахъ этихъ много умерло отъ поноса, было очень много съ опухшими ногами. Всѣ, больные и здоровые, лежали вмѣстѣ, мы уже сами лежавшихъ съ поносами перекладывали съ верхнихъ сѣтокъ внизъ. Лекарствъ почти никакихъ не было, въ бани не ходили по 3 мѣсяца, вши заѣдали. Я старался держать себя чисто, но ничего не помогало. Люди ходили, какъ тѣни. Былъ только одинъ колодецъ, подлѣ котораго стоялъ часовой, чтобы мы изъ него не брали воды, такъ какъ ея было мало, одолѣвала жажда, и были случаи, что люди выпивали воду изъ карбидной лампы и отравлялись. Когда количество больныхъ, не могущихъ ходить, достигло громадныхъ размѣровъ, и почти некому уже было ходить на работы, несмотря ни на какіе побои, то пріѣхалъ генералъ-врачъ и сталъ отбирать слабыхъ. Въ точности цифру не помню, но, кажется, было отобрано около 1.000 человѣкъ и отправлено въ лагерь Нейгаммеръ въ Силезіи, такъ какъ мы были приписаны къ этому лагерю. Кромѣ этого мы уже и раньше отправили около ста, если не больше, тяжелобольныхъ въ лагерь Теноркъ, гдѣ, по разсказамъ солдатъ, работали нѣмецкіе врачи. Въ ротѣ на 500 человѣкъ въ то время было не менѣе 200 человѣкъ съ отечными ногами. Послѣ того, какъ генералъ-врачъ отобралъ такихъ больныхъ, которые уже почти не могли ходить, насъ повезли въ апрѣлѣ въ Бельгію въ городъ Курте опять на постройку желѣзной дороги. Здѣсь были тѣ же условія работы, тѣ же истязанія, что и раньше. За 6 мѣсяцевъ сплошныхъ страданій нашу команду въ 2, тысячи человѣкъ здоровыхъ, крѣпкихъ людей превратили въ какихъ-то калѣкъ. Люди едва ходили, не слышно было говора, только по ночамъ сквозь сонъ стонали и кричали. Здѣсь сильно стали умирать отъ поносовъ и отековъ, и только тогда стали пріѣзжать какіе-то нѣмецкіе генералы и доктора. Мы всѣ были покрыты вшами и всѣ больные. Помѣщались мы въ Бельгіи въ сараѣ съ цементнымъ поломъ, покрытымъ навозомъ. Никакихъ наръ не было, лежали прямо на навозѣ. За три дня до Пасхи пріѣзжалъ какой-то нѣмецкій генералъ освободилъ насъ на три дня отъ работы, приказалъ устроить нары, и намъ выдали соломы. Отсюда насъ опять повезли во Францію, въ Освальдъ. Жалобъ мы никогда не заявляли, ибо боялись, такъ какъ жалобщиковъ немилосердно избивали. Народъ былъ запуганъ и забитъ. Сколько всего было загублено на этихъ работахъ людей, я не могу вамъ сказать точно, но умирало очень много, иногда по 2–3 человѣка въ день, особенно на 4–5 мѣсяцъ работы, отъ истязаній, непосильной работы, голода и холода. Люди были, какъ тѣни, не могли стоять, не могли говорить, ноги опухшія; температура у умирающихъ была 36 и ниже — это были живые скелеты. Я попался въ плѣнъ 27-го іюля 1916 года подъ мѣстечкомъ Островъ. Насъ пять сутокъ гнали до Замостья и ни разу не дали намъ ѣсть. Конвой былъ смѣшанный, т. е. нѣмцы и австрійцы, и если среди послѣднихъ попадались русины, то помогали намъ, чѣмъ могли. За то венгры — тѣ же нѣмцы. Изъ Замостья часть изъ насъ послали копать окопы, часть носить снаряды, а нѣкоторыхъ погнали на полевыя работы.»{2}