Богатовъ Иванъ Кузьмичъ, Кексгольмскаго полка, Самарской губерніи, Бузулукскаго уѣзда, Михайловской волости, село Федоровка, разсказалъ мнѣ слѣдующее:
«Въ плѣнъ попалъ я 1 марта 1916 г. подъ Праснышемъ. Насъ повели куда-то въ тылъ, причемъ на дорогу выдали одинъ буханокъ хлѣба на 2 дня на 1 человѣка, а затѣмъ по прошествіи этихъ двухъ дней дали на 3 дня на 6 человѣкъ еще по одному буханку. Шли мы нѣсколько дней и затѣмъ на одной изъ станцій, какой, я не помню, насъ посадили въ товарные вагоны по 60 челов., заперли и куда-то повезли, ѣхали мы двое сутокъ, во всю дорогу насъ никто не отпиралъ и никто не заходилъ. Мы не имѣли даже воды, чтобы напиться. Естественныя надобности отправляли тамъ же въ вагонѣ. Въ вагонѣ было такъ душно, что мы почти задыхались. На третьи сутки насъ привезли въ лагерь Гамерштейнъ. Отъ насъ отобрали всѣ сапоги и дали деревянныя «клумбы». Кормили насъ слѣдующимъ образомъ: утромъ кофе безъ ничего, въ обѣдъ немного нечищенной картофели и какая-то похлебка. Мы видѣли, что на кухню привозили мясо, но въ похлебкѣ мяса мы никогда не находили. Ужинъ — вода съ мукой, но очень похожей на песокъ, она вся осѣдала на дно, и никто изъ насъ не зналъ, что это за мука. Кромѣ того на день выдавали полфунта хлѣба. Хлѣбъ мокрый и очень тяжелый, какъ камень. Въ немъ попадались цѣлые куски картошки. По воскресеньямъ давали только кофе и обѣдъ, ужина не полагалось. Намъ говорили, что воскресенье мы не работаемъ, а потому и не должны ѣсть такъ много, какъ въ будніе дни. Въ лагерѣ насъ немилосердно избивали безъ всякой вины. Оттуда я попалъ на работы, гдѣ сразу же сильно заболѣлъ животомъ, и меня отправили къ вамъ въ лазаретъ».
Куницынъ, въ лагерѣ Пруссишъ-Голландъ, прислалъ мнѣ письмо, въ которомъ, описывая жизнь въ лагерѣ Брандербургъ, сообщаетъ, что въ ноябрѣ — декабрѣ 1915 года умирало по 36–40 челов. въ день и объясняетъ: «и это происходило благодаря воздушныхъ покоевъ и доброкачественной пищѣ, каковой хуже не можетъ быть».
Докторъ Корнаковскій, дивизіонный врачъ 6-й пѣх. дивизіи (гор. Ровно, Волынской губ., собственный домъ), разсказалъ мнѣ:
«Въ плѣнъ я попалъ осенью. 1914 года. Я стоялъ въ линейкѣ Краснаго креста. Ко мнѣ подбѣжалъ нѣмецкій фельдфебель. Несмотря на мой Красный Крестъ и старость, онъ крикнулъ мнѣ: «руссише швайнъ» и грубо сталъ срывать съ меня аммуницію. Нѣсколько верстъ до желѣзнодорожной станціи мы шли пѣшкомъ, а затѣмъ насъ, врачей, и нѣкоторыхъ офицеровъ помѣстили въ вагоны III класса, а остальныхъ офицеровъ помѣстили вмѣстѣ съ нижними чипами въ товарный вагонъ, причемъ они были тамъ заперты. Ихъ не выпускали оттуда и для отправленія своихъ естественныхъ надобностей; они пользовались сохранившимся кое у кого котелками и другой посудой. Насъ должны были везти въ лагерь Нейсе, но, очевидно, для показа насъ возили по различнымъ городамъ Восточной Германіи, прежде чѣмъ завезли въ этотъ лагерь. Въ Нейсѣ мы пробыли нѣсколько дней и внезапно были отправлены въ Крейфельдъ. Послѣ мы узнали, что внезапность нашей отправки была связана съ наступленіемъ русскихъ войскъ. Насъ опять повезли не прямымъ путемъ, а окольными, причемъ на станціяхъ, даже второстепенныхъ, они умышленно долго задерживали насъ и распространяли слухъ, что пріѣхала «свѣжая» партія плѣнныхъ, и приглашали жителей посмотрѣть на насъ. Народъ сходился къ вагонамъ и издѣвался надъ нами. Насъ ругали: «русская сволочь», «русскія свинья», грозили намъ кулаками. Они проводили рукой по своему горлу, желая, очевидно, показать, что насъ нужно рѣзать и что насъ, очевидно, ждетъ эта участь. Когда насъ привезли въ Крейфельдъ, то насъ окружила толпа солдатъ, несмотря на присутствіе конвоя, и потрясая кулаками передъ самымъ нашимъ лицомъ, ругала насъ, кто какъ умѣлъ. Мы, врачи, не пользовались тамъ никакой свободой. Только въ 3-хъ лагеряхъ изъ тѣхъ, въ которыхъ мнѣ пришлось побывать во время плѣна, мнѣ разрѣшалось выходить за проволоку и то съ часовымъ, несмотря на мой преклонный возрастъ. Въ остальныхъ же лагеряхъ держали взаперти. Поэтому я за 2 года 8 мѣс. плѣна гулялъ внѣ проволоки не болѣе 10 разъ. Плѣнныхъ почти во всѣхъ лагеряхъ неистово избивали. Особымъ истязаніямъ подвергались казаки. Ихъ обыкновенно отбирали отдѣльно, гнали ихъ всегда въ хвостѣ колонны отдѣльной группой, снимали съ нихъ все, кромѣ рубахи, и, несмотря ни на какую погоду, ихъ гнали въ такомъ видѣ. Въ пути ихъ избивали нагайками, прикладами и штыками. За 2 года плѣна я, несмотря на свой преклонный возрастъ и на болѣзнь, былъ много разъ пересылаемъ изъ лагеря въ лагерь. Мнѣ пришлось побывать: въ Нейсѣ, Крейфельдѣ, Пардеборнѣ, Гутерсло, Брандербургѣ на Гавелѣ, Блянкенбургѣ и наконецъ, Штральзундѣ. Возили меня всегда III классомъ и съ громаднымъ количествомъ пересадокъ, которыя случались и днемъ, и ночью. Такъ что я послѣ такихъ переѣздовъ пріѣзжалъ въ новый лагерь совершенно разбитымъ. Въ лагерѣ Нейсѣ намъ, врачамъ, совершенно не позволяли лечить, мы не располагали никакими лечебными средствами, а такъ какъ наши офицеры обращались къ намъ за помощью, то мы собрали среди нихъ 100 р. и на эти деньги купили въ городѣ въ аптекѣ различныхъ лекарствъ. Объ этомъ узналъ лагерный докторъ Вильке, забралъ всѣ наши лекарства и заперъ ихъ въ шкафъ. Въ Брандербургѣ мы были помѣщены въ одной комнатѣ съ деньщиками. Мы вмѣстѣ съ ними спали, вмѣстѣ обѣдали за однимъ столомъ. Комната, въ которой я жилъ, была вся въ щеляхъ и настолько сырая, что изъ щелей въ полу выросла рожь. Мой тюфякъ и подушка были набиты мелкими древесными опилками, которые невозможно было ни перебить, ни подослать удобно. Такъ что я спалъ 4