Докторъ … (фамилію и адресъ его не печатаю, такъ какъ онъ остался въ плѣну), разсказалъ мнѣ слѣдующее:
«Въ плѣнъ я попалъ 30 августа 1914 г. подъ Тильзитомъ, откуда былъ переведенъ въ лагерь Тухель. Этотъ лагерь состоялъ, собственно изъ двухъ лагерей, разсчитанныхъ каждый на 5.000 челов., но когда я прибылъ туда, то лагерь этотъ былъ ни что иное, какъ порядочная площадь земли, обнесенная проволочнымъ загражденіемъ, высотою до 3–4 аршинъ, при чемъ этотъ проволочный заборъ былъ въ 3 ряда. Плѣнные жили подъ открытымъ небомъ; имъ было приказано вырыть норы въ землѣ, но никакихъ инструментовъ для рытья не было дано, такъ что плѣнные копали землю руками и котелками, у кого они сохранились. Послѣ долгихъ хлопотъ мнѣ удалось достать отъ комендатуры 50 лопатъ. Такимъ образомъ наши солдаты вырывали себѣ ямы глубиною до 2 арш. и такой величины, что въ ней могли вмѣститься отъ 2 до 4 человѣкъ. Никакой соломы не было дано. Солдаты залѣзали въ эти ямы, и каждому изъ нихъ полагалось только 2 одѣяла. Если въ ямѣ жило 3 человѣка, то они имѣли 6 одѣялъ, изъ которыхъ 2–3 дожили подъ себя, а остальными укрывались. Дождь, а позже снѣгъ постоянно, попадали въ яму, такъ что сухими плѣнные никогда не были. Когда начались изморозки, а въ ноябрѣ — декабрѣ и настоящіе морозы, то одѣяла превращались въ ледъ, и подъ этой корой льда спали наши солдаты. Были случаи, когда проснувшіеся товарищи находили своего сожителя по ямѣ замерзшимъ. Плѣнныхъ кормили такъ, что лишь бы они не умерли отъ голода. Ихъ избивали безъ всякаго повода и жестоко. Кромѣ меня въ этомъ лагерѣ были доктора Баженовъ и Херасковъ, который затѣмъ умеръ, когда появилась эпидемія тифа. Мы подавали постоянно жалобы коменданту на истязанія нашихъ плѣнныхъ и на невозможное ихъ положеніе. Комендантъ ограничился тѣмъ, что отдалъ приказъ, чтобы избивали прикладами, но только лѣнивыхъ. Послѣ долгихъ хлопотъ было привезено 2 воза соломы. Эту солому свалили сейчасъ же за проволокой внѣ лагеря подлѣ калитки. Не помню, по какому-то дѣлу я зашелъ къ лагерному офицеру и вмѣстѣ съ нимъ направлялся къ лагерю. На нашихъ глазахъ толпа плѣнныхъ вышла за проволочное загражденіе и стала брать солому. Тутъ же стояли часовые. Лагерный офицеръ поднялъ дикій крикъ, возмущаясь, какъ это часовые посмѣли выпустить плѣнныхъ за проволоку, и отдалъ приказъ загнать ихъ назадъ. Часовые открыли изъ ружей огонь по плѣннымъ, при чемъ нѣсколько человѣкъ среди нихъ было ранено и убито, прежде чѣмъ я успѣлъ закричать, чтобы прекратили стрѣльбу. Въ этомъ же лагерѣ находился офицеръ Штальгутъ, завѣдывающій частью плѣнныхъ, который отличался особымъ звѣрствомъ. Онъ не ограничивался тѣмъ, что собственноручно безпощадно избивалъ плѣнныхъ, но приходя въ бѣшенство, сыпалъ имъ въ глаза песокъ. Отсюда меня перевели въ лагерь Альтдамъ. Это громадный лагерь, гдѣ сортируются плѣнные на нѣсколько категорій, которые помѣщаются въ отдѣльныхъ лагеряхъ, и здѣсь же отбираются инвалиды, подлежащіе отправкѣ въ Россію. Сперва я былъ при лазаретѣ, гдѣ шефомъ состоялъ нѣмецъ-врачъ, отличающійся грубостью и полнымъ невѣжествомъ. Такъ, напр., онъ требовалъ, чтобы мы сопровождали его при обходахъ лазарета. Діагнозы онъ ставилъ на ходу, никогда не осматривая больныхъ, а также на ходу отмѣнялъ наше теченіе и назначалъ свое. Онъ, напр., приказалъ больному дать какъ слабительное каломель 0,2 три раза въ день. Эти его назначенія намъ удавалось обходить тѣмъ, что мы просили нѣмецкаго санитара, работавшаго въ аптекѣ, не выдавать тѣхъ лекарствъ, которыя значились по рецептамъ шефа, но когда узналъ объ этомъ шефъ, то, конечно, немедленно прогналъ санитара. Во время одного изъ такихъ обходовъ, нашъ товарищъ, завѣдывавшій хирургическимъ отдѣленіемъ, ушелъ изъ барака, такъ какъ шефъ окончилъ осмотръ его отдѣленія, и мы были въ это время въ баракѣ съ внутренними больными. Замѣтивъ выходящаго товарища, онъ поднялъ страшный крикъ и бранилъ его, какъ онъ смѣлъ уйти изъ барака, не спросивъ на то разрѣшенія его. Изъ лазарета меня перевели въ такъ называемый «обмѣнный лагерь». Тамъ царствовалъ тотъ же порядокъ. Нѣмецъ-хирургъ Гетце былъ абсолютный невѣжда, каждую рану онъ зондировалъ, больныхъ гнойнымъ плевритомъ онъ не оперировалъ, а прокалывалъ гнойникъ троакаромъ. Когда же я ему сказалъ, что это не поможетъ больному, что нужно сдѣлать резекцію ребра, онъ мнѣ отвѣтилъ: «Какая разница, все равно умретъ». Его любимымъ инструментомъ была острая ложка, которой въ сущности онъ и производилъ всѣ операціи. Такъ, напр., ракъ губы онъ выскабливалъ этой ложкой. Всякія свищи, на днѣ которыхъ находились обломки костей, онъ не раскрывалъ, а скоблилъ этой же ложкой, причемъ работалъ ею настолько энергично, что забрызгивалъ кровью не только столъ и стѣны, но зачастую и потолокъ. Большимъ зломъ являлись такъ называемые инспектора, т. е. смотрители лазаретовъ. Это въ большинствѣ случаевъ были унтеръ-офицеры, назначенные на эти должности во время войны. Они старались всѣми силами и мѣрами отправить намъ и безъ того не отрадную нашу жизнь. Такъ, напр., когда меня изъ лазарета перевели въ обмѣнный лагерь, то одинъ изъ инспекторовъ отвелъ мнѣ комнату, бывшую кладовку, при какомъ-то сараѣ. Это была совершенно сырая, темная, каменная комнатка, всѣ стѣны ея были въ громадныхъ дырьяхъ, такъ какъ тамъ раньше были большія полки. Величина комнаты была 2х4 метра. И мнѣ стоило большого труда и многихъ непріятностей, чтобы эту комнату нѣмцы привели бы въ болѣе или менѣе сносный видъ. Эпидемія въ Тухелѣ развилась слѣдующимъ образомъ: съ самаго же начала тамъ появились холерныя заболѣванія, но они носили больше спорадическій характеръ, вскорѣ же появились отдѣльные случаи сыпного тифа. Я немедленно же доложилъ объ этомъ нѣмцу врачу и коменданту. Они не обратили ровно никакого вниманія, а нѣмецъ врачъ даже подтрунивалъ надо мной. Когда заболѣванія стали усиливаться (повторяю, что я безпрестанно и настоятельно указывалъ на грозную опасность развитія эпидеміи), прислали доктора Эккера — земскаго врача изъ гор. Тухеля. Онъ осмотрѣлъ больныхъ и сказалъ: «Глупости, это не сыпной тиф