Съ декабря 1914 г. по іюнь 1915 г. заболѣваемость и смертность выразились въ слѣдующихъ цифрахъ. Разсчетъ сдѣланъ на 5.000 человѣкъ, ибо я работалъ только въ одномъ лагерѣ, другими же завѣдывали мои товарищи.
Такимъ образомъ, за всѣ эти 6 мѣсяцевъ заболѣваемость смертность выразилась, въ слѣдующихъ цифрахъ:
Хализовъ, Леонидъ, 290 полка, Нижегородской губ., гор. Ардатовъ, сел. Ломовка, разсказалъ мнѣ слѣдующее:
«Въ плѣнъ попалъ 29-го августа 1915 года подъ Двинскомъ. Гнали насъ трое сутокъ, совершенно ничего не давая ѣсть. Пригнали въ Шавли, гдѣ выдали по одному буханку хлѣба на 6 человѣкъ. Тамъ мы пробыли два дня, отсюда погнали къ Тильзиту. Кормить регулярно стали только съ 20-го дня плѣна, а то все время давали одинъ только хлѣбъ, но не каждый день. Когда прибыла партія въ Тильзитъ, то не менѣе 300 человѣкъ было совершенно больныхъ. Раненыхъ и тяжело больныхъ перевозили на грузовикѣ, причемъ на грузовикъ впихивали по 60 человѣкъ, такъ что сидѣть не было возможности, и раненые стояли. Грузовикъ во время дороги сильно толкалъ и дергалъ, такъ что кругомъ стоялъ стонъ; у раненыхъ въ грудь хлынула горломъ кровь, и въ дорогѣ двое умерло».
Докторъ Ходоровскій, Владиміръ Клементьевичъ, помощникъ врачебнаго инспектора въ гор. Смоленскѣ, разсказалъ мнѣ слѣдующее:
«Въ плѣнъ попалъ 16-го августа 1914 года. Я былъ главнымъ врачемъ корпусного обоза, на который напала нѣмецкая кавалерія. На моихъ глазахъ нѣмецкіе кавалеристы убивали безоружныхъ обозныхъ. Насъ пѣшкомъ погнали въ Виленбергъ. Не доходя до города Виленберга, офицеровъ и солдатъ по неизвѣстной причинѣ заставили провести цѣлую ночь подъ открытымъ небомъ въ полѣ, причемъ на полѣ они положили въ видѣ круга какую-то бѣлую ленту и приказали, чтобы никто не смѣлъ выходить за эту ленту. Кругомъ были разставлены часовые. Подполковникъ, завѣдывающій хозяйствомъ Капорскаго полка (фамилій я не помню), человѣкъ уже старый, желая оправиться, подошелъ къ бѣлой лентѣ, и когда хотѣлъ переступить черезъ нее, то на глазахъ у всѣхъ былъ проколотъ штыкомъ въ грудь подбѣжавшимъ нѣмцемъ. Онъ долго болѣлъ и умеръ отъ нанесенной раны. Въ Виленбергѣ насъ собралось до 20 врачей, и тамъ мы пробыли до 2 недѣль. Насъ почти не кормили, относились невѣроятно грубо. Къ намъ пріѣзжало всевозможное нѣмецкое начальство, и не имѣя возможности ругать насъ по-русски, они вызывали для этой цѣли переводчиковъ и заставляли ихъ переводить намъ ругательства. Жители, къ удовольствію сторожившихъ насъ часовыхъ, не отставали въ ругательствахъ отъ другихъ и осыпали насъ площадной бранью. Съ одного изъ офицеровъ, стали снимать насильно шпоры. Онъ по-русски сказалъ товарищу, что это грабежъ, тогда изъ толпы, стоявшихъ тутъ же нѣмецкихъ солдатъ, вышелъ одинъ и на прекрасномъ русскомъ языкѣ сказалъ: «Я тебѣ какъ дамъ въ морду, то ты и своихъ не узнаешь. Это тебѣ не Россія». Изъ Виленберга насъ повезли IV классомъ въ Нейсе. Всю дорогу мы были заперты, и ѣсть намъ совершенно не давали. Одного 60-ти лѣтняго дивизіоннаго врача за то, что онъ недостаточно скоро выходилъ изъ вагона при пересадкѣ, часовой ударилъ прикладомъ. Въ Гютерслоу какой-то провокаторъ солдатъ-нѣмецъ донесъ въ комендатуру, будто бы докторъ Бекманъ обругалъ пріѣзжавшаго генерала «сволочью». И только за этотъ доносъ, не имѣя никакихъ другихъ доказательствъ, Бекманъ былъ преданъ суду. Въ январѣ мѣсяцѣ 1915. года меня выслали въ лагерь Коттбусъ. Я уже изъ нѣмецкихъ газетъ зналъ, что тамъ свирѣпствуетъ эпидемія сыпного тифа. Когда я пріѣхалъ туда, то изъ 40 врачей въ тифу лежало 26. Мы никогда не знали, куда и зачѣмъ насъ везутъ. Обыкновенно это дѣлалось такимъ образомъ, что къ вамъ являлся часовой и заявлялъ вамъ, чтобы вы складывали свои вещи, такъ какъ черезъ часъ, много черезъ два, вы должны съ нимъ ѣхать, причемъ если вы его спрашивали, куда ѣхать, онъ прямо заявлялъ, что сказать этого не можетъ. И вотъ, васъ привозили къ какому-то забору, въ заборѣ отворялась дверь, васъ проталкивали за этотъ заборъ, и дверь за вами запиралась. Вы попадали въ русскій лагерь, гдѣ свирѣпствовалъ сыпной тифъ. Когда я пріѣхалъ въ Коттбусъ, лазарета тамъ не было. Больные лежали въ баракахъ въ 3 яруса одинъ надъ другимъ. Пища была ужасная. Масса плѣнныхъ была съ отеками ногъ. Солдаты ходили почти голые, покрываясь мѣшками отъ тюфяковъ. Вши буквально заѣдали людей. Ни одного нѣмца въ лагерѣ не было видно. Работали тамъ только русскіе и французскіе врачи. Эпидемія продолжалась съ ноября 1914 года по май мѣсяцѣ 1916 года включительно. Мы были совершенно предоставлены на волю судьбы и изолированы отъ внѣшняго міра. Мы не смѣли переписываться, пищу намъ передавали по качающемуся желобу. Изъ Коттбуса меня повезли въ Эрфуртъ, но работы тамъ не было никакой, а потому черезъ нѣсколько дней меня повезли въ Кассель, гдѣ было 20.000 плѣнныхъ, Я засталъ тамъ 50 французскихъ врачей и 29 русскихъ. Сыпной тифъ тамъ былъ въ полномъ разгарѣ. Къ моему пріѣзду тамъ лежало уже около 6.000 сыпно-тифозныхъ больныхъ. Смертность среди французскихъ плѣнныхъ была 16 %, среди русскихъ — 6–8 %. Лагерь и здѣсь былъ неустроенъ и въ хаотическомъ состояніи. Мы и здѣсь работали совершенно въ тѣхъ же условіяхъ, что и въ лагерѣ Коттбусъ. Приходилось все создавать самимъ. Эпидемія здѣсь перебросилась и на нѣмцевъ, и немало нѣмецкихъ солдатъ умерло отъ тифа. Умерло и два офицера. Переполохъ среди нѣмцевъ былъ невѣроятный. А въ январѣ къ ихъ ужасу вспыхнула еще и холера. Однако, мы быстро съ ней справились, и у насъ заболѣло только 100 человѣкъ, давъ 50 % смертности. У нѣмцевъ поднялась такая паника, что они дѣлали буквально все, что бы мы имъ ни приказали. Врачи, при которыхъ началась эпидемія, разсказывали мнѣ, что при первыхъ же случаяхъ сыпняка они докладывали объ этомъ нѣмцамъ и указывали на грозящую опасность. Тѣ смѣялись надъ ихъ діагнозами и не обращали ровно никакого вниманія на предупрежденія. Когда кончилась эпидемія, приблизительно 30-го іюля 1915 года, меня вывезли якобы для обмѣна въ лагерь Бетенгеймъ съ тѣмъ, что оттуда я долженъ буду уѣхать въ Россію. Условія жизни въ этомъ лагерѣ были отвратительны, кормили насъ ужасно, спать мы должны были на тюфякахъ, набитыхъ старыми газетами. Гулять нельзя было. Намъ разрѣшалось ходить только по дорожкѣ среди туберкулезныхъ бараковъ, которая была сплошь заплевана этими больными. Тамъ насъ собрали 15 врачей, и въ октябрѣ мѣсяцѣ насъ вмѣсто обмѣна выслали въ лагерь Ордруфъ, въ которомъ условія жизни были нисколько не лучше только что описаннаго лагеря. Какъ особую достопримѣчательность этого лагеря могу указать вамъ на отвратительнаго нѣмецкаго врача по фамиліи Штернъ. Это невѣроятно грубый человѣкъ, полный невѣжда, мнившій себя хирургомъ и зарѣзавшій десятки нашихъ несчастныхъ больныхъ. Оттуда я былъ высланъ въ лагерь Раштадтъ, о которомъ я вамъ ничего говорить не буду, такъ какъ вы сами хорошо знаете его».