– Он красивый, – прошептал ей на ухо.
– Кто? – полуприкрытые глаза говорили о ее расслабленном состоянии.
– Живот, – вторя словам он погладил ее чуть выпуклую талию.
– Обычный…
– Кому как… но мне нравится. Хочу еще…
– Что?
– Посмотреть. Ты покажешь?
Ксю нахмурилась.
– Не сейчас, – усмехнулся. – Позже.
– Наверное, я зря так поступила. Ты теперь не отстанешь, да?
– Не надейся.
– Послушай, Илья…
Такое начало фразы и ее тон заставили Речинского вспыхнуть, словно спичка. Он напрягся.
– Нет, это ты послушай. Ребенок – мой. Хочешь ты того или нет, это так. Поэтому не надо сотрясать воздух нелепыми отговорками. И вообще… Не порти праздник и настроение. Себе и мне.
Его прервал оклик Макара, приглашающего снова встать к декам. Речь чертыхнулся и, ссадив Ксюшу, встал работать, показав Климову кулак.
– Иди проветрись, – посоветовал напарнику, чтобы тот не вздумал снова лапать его девушку.
Внизу, у гостей начинались конкурсы и, погружаясь в происходящее, Илья не мог даже отвести взгляд от консоли и тамады, который делал ему различные знаки. Оставалось лишь надеяться, что ничего такого, что ему бы не понравилось, с Ксю и Макаром не произойдет. Откуда эта… ревность? Похоже. Он и не знал, что так бывает. Нет, он встречался с девушками раньше, но не чувствовал серьезности в отношениях. Всё было поверхностно и мимолетно, сейчас же этими словами нельзя было описать то, что творилось с его ощущениями.
Люба сделала телевизор потише, наблюдая, как Станислав проваливается в сон. Мужчина еще периодически вскидывался, положение тела и травмы не давали расслабиться, видимо, но дело шло к полной отключке.
– Стас, может, подниметесь в спальню? Уже второй час, смотреть нечего, одно и то же кино каждый год крутят. Я вам помогу подняться.
Речинский посмотрел на женщину сонными глазами.
– Да. Давай.
С трудом поднявшись по лестнице, они дошли до его спальни и Люба поддержала его, пока он перебирался с инвалидного кресла в постель. Поморщился, вздохнул.
– Что-то подать? Принести?
– Нет. А впрочем, таблетку можно бы выпить. Что-то нога разнылась, видимо от перенапряжения. Принеси обезболивающее, где-то внизу, может, рядом с массажным столом?
Женщина кивнула и пошла за требуемым.
Когда она снова вошла в спальню, Стас, не смотря на недомогание, снова задремал. Прямо полусидя, чуть скрючившись, уронив голову.
Любовь попыталась его спустить, но хозяин оказался тяжелым. Проснулся.
– Люба?
Станислав опять поморщился и начал устраиваться поудобнее.
– Да? – Смотреть, как хозяин мучается, было тяжело. – Вот таблетка. Болит?
– Да… Черт! Как же надоело быть беспомощным!
– Я… рядом если что. Могу побыть тут, пока вы не уснете.
– Не надо. Что я, ребенок малый, сидеть со мной?! Может, сказку еще почитаешь?
– Вы не правы, Станислав. Я не поэтому предлагаю помощь. Не злитесь.
– А почему тогда?
– Вы… – так хотелось сказать совершенно другое, но вышло всего лишь: – мой хозяин, работодатель и кормилец. Я уважаю вас и… это моя работа – заботиться.
– Ну, вот и слава Богу! – Речинский снова покряхтел, – всего лишь работа! А то меня пытались убедить, что ты в меня влюблена! Вот фантазеры!
– И это тоже, – прошептала Люба, опустив глаза.
Стас нахмурился и посмотрел ей в лицо.
– Ты это оставь, Любаш. Не надо портить то, что у нас годами складывалось.
– Да. Конечно, – она развернулась, чтобы уйти.
– Не обижайся. Завтра проснешься, и всё наладится. С новым годом!
Женщина лишь кивнула, не поворачиваясь, и тихо вышла из хозяйской спальни, украдкой смахнув крупную слезу со щеки.
Вот так и рушатся все мечты и надежды.
Илья потягивал сок из высокого стакана, прислонившись бедром о стойку возле пульта, и смотрел на спящую в кресле девушку. На милом лице, обрамленном светлыми кудряшками, просматривался отпечаток усталости. Однако выражение было безмятежным. Будто не было сумасшедших по громкости басов, бьющих по перепонкам, пьяных выкриков толпы…
– Любуешься? – по-доброму усмехнулся Макар, отложив наушники. – Хороша! Сколько ей лет? – вдруг спросил.
– Двадцать шесть.
– О! А тебе? Двадцать?
Речь принял боевую стойку
– А что? Я ж не школьник!
– Да я вижу, не кипятись… я… не к тому. – Напарник был уже прилично пьян, хоть и держался молодцом. Однако язык слегка заплетался, делая его речь не совсем внятной.
– К чему тогда?