В соответствующий момент я выступил с речью на арабском языке. После меня выступил Бонд (на английском языке), за ним — Мегре (на французском языке). Отношение арабов к моей речи было явно сочувственное. В то время как моя речь была поддержана дружными возгласами присутствующих, речи Бонда и Мегре были выслушаны без признаков какого-либо реагирования. Помимо египетских журналистов присутствовало много сирийцев, ковейцев, а также много бедуинских лидеров. Выступление Бонда, несмотря на то, что я говорил от имени корпуса, преследовало одну цель: показать, что он продолжает стоять на прежней позиции непризнания моего старшинства, и, кроме того, поддержать престиж английского имени перед колониальными жителями. Все это показывает, что Бонд решил оставаться на своей позиции, пока не приедет новый английский посланник, который должен будет сделать визит в качестве новоприехавшего и урегулировать наши отношения. Арабы с любопытством наблюдают за нашими «личными» отношениями».
Повышение статуса дипломатического представительства СССР, «вступление в должность дуайена» — эти события можно считать праздниками на фоне насыщенной тяжелой рутиной работы советского полпреда. Но не это было самым сложным: Назир любил свою работу, отдавался ей самозабвенно и увлеченно, воистину служил не за страх, а за совесть. И при этом далеко не всегда встречал понимание со стороны своего руководства в том, что такая самоотдача требует большой затраты сил, а значит, и отдыха. В письме в НКИД он даже вынужден обратиться с довольно-таки редкой личной просьбой: «Прошу отдел и лично Вас по моему вопросу. Предоставленный мне в январе отпуск является просто издевательством. Не имея теплых вещей и нуждаясь в ремонте здоровья и отдыхе, я вынужден просить реализацию моего отпуска перенести на лето». Но дело не только в удобстве и комфорте. Тюрякулов не считает для себя возможным использовать предоставленный ему отпуск в январе месяце еще и потому, что зимой перед хаджем общественно-политическая жизнь страны оживлялась, и его присутствие там в это время года было необходимым. «…Возвращаться зимой в СССР для отдыха и лечения бессмысленно». Поэтому свой отпуск Назир откладывает до лета, когда «жизнь в стране замирает (даже войны в это время прекращаются) и имеется возможность в СССР как отдохнуть, так и пройти известный курс лечения».
Внутренняя жизнь и повседневная работа представительства также требовали его пристального внимания. Одной из основных забот Н. Тюрякулова на протяжении всех лет его работы в Джидде оставалась проблема кадров: переводчики, дипломаты, врачи…
Уже в одном из первых подробных писем в НКИД, адресованном Пастухову, новый полпред ставит «вопрос о переводчике», от которого, по утверждению Тюрякулова, будет во многом зависеть успех его миссии. «Тов. Хикмет Бекинин умер в ночь с 19 на 20 июля (пятница/суббота) в три часа утра. Из донесения доктора Абдуль-Фаттаха (из голландского консульства) Вы увидите причину и обстоятельства смерти Бекинина. По констатировании врачом смерти Бекинина, его тело в тот же день было похоронено на кладбище Уммуль-Хава (кладбище Евы) с соблюдением всех мусульманских обрядов. Вскрытие не было произведено и поэтому ход болезни и ее финал представлены лишь теоретически на основании диагноза.
Обстоятельства же, при которых Бекинин заболел бациллярной (?) дизентерией, приблизительно таковы: утром того дня, когда он слег в постель, покойный спрашивал нас о признаках дизентерии. Его интерес к симптомам этой болезни вызывался, очевидно, начинавшейся болезнью. На второй день (болезнь длилась всего около 9—10 дней) Нина Александровна Тюрякулова расспрашивала больного и установила, что за день или два до своего заболевания он выпил на базаре воду (конечно, не кипяченую!), после которой почувствовал себя плохо. Начитавшись кое-какой научно-популярной литературы и проработав некоторое время с доктором Бабаджаном в качестве переводчика, покойный по-дилетантски самоуверенно относился к вопросам здоровья и лечения. В первый же день своей болезни он съел 10 яиц (вместе с желтком), что усугубило его положение. Характерно то, что вымывая свою посуду дома с мылом, в то же время он мог на базаре и в частных домах пить сырую воду и есть овощи. В первый же день болезни обнаружилась тенденция мании и психического расстройства. На 3–4 день он уже стал страдать от призраков. Рвал на себе белье, пытался выброситься из окна 3-его этажа и постепенно перестал узнавать людей и вещи. Возможно было, что имело место довольно редкое явление метастаза в мозг.
По местным обычаям тело покойника более 1 дня невозможно держать дома. К тому же и климат не допускал этого. Пароход до сего времени не прибыл. При таких обстоятельствах мы вынуждены были похоронить его немедленно с соблюдением неизбежных при наших условиях обрядов».
Проявляя сочувствие, по-человечески жалея покойного, Н. Тюрякулов и в этих скорбных обстоятельствах не забывает о возложенных на него обязанностях. Он шлет в Москву отчет обо всех присутствовавших на похоронах представителях местных властей, а также информирует НКИД о тех возможностях, которые открываются перед советским представительством благодаря четкому следованию на похоронах местным обычаям. Такой подход не выглядел циничным, поскольку ничто не было сделано искусственно, вопреки верованиям Бекинина или из желания произвести благоприятное впечатление.
«На похоронах были Сени-бей, турецкий пр. и сын Лари эфенди (Персидский кон.). Участвовала вся наша местная колония. С выражением соболезнования явились: Taha — помощник губернатора, начальник полиции, секретарь мининдела, Хамди-бей — исп. об. француза (Мегре в Бейруте, Го во Франции), Хасан-бей — его представ., купцы, знакомые и друзья покойного. Сегодня с той же целью явился известный Мухаммед Насиф.
Резюме: наше право на мусульманском кладбище, т. е. наше право на поездку к Мекку, этой смертью как бы закреплено в мнении правительства и общественных кругов. Репутация же Бекинина как религиозного человека лишь подкрепляет это положение. Все это для вас может звучать странно, но эго гак. С другой стороны, мы соблюли ваххабитский идеал могил и похорон: никакой помпезности и никаких отличительных знаков на могиле! Таким образом, покойный будет продолжать служить нам, а его семья будет иметь право на некоторую помощь со стороны государства».
Между тем со смертью Бекинина вопрос о переводчике встал особенно остро. Разумеется, сам Н. Тюрякулов, владея иностранными языками, испытывал минимальные трудности. «В сношениях с Хамза (мининдел) пока обхожусь и могу обойтись без переводчика». Однако в деятельности полпредства существовало немало направлений, например, работа с местной прессой, где требовались услуги квалифицированного арабиста. «Теперь о живых. Нам нужен переводчик. Судя по телеграмме т. Аркадьева (вместо Моргунова?), имеется кандидат на место переводчика. Кто он — мы не знаем. Поэтому я условно рекомендовал т. Билялова (Билалов), работавшего в Информ, отд. Наркомторга по арабской прессе. Его знаю по Цизу, где он занимался переводом на башкирский язык. Его знает и Башкирское представительство в Москве. Характеристика: молод, работящий, молчалив. Беспартийный. Холост. Если нет никаких особых препятствий к принятию т. Билялова, то просим внимательно отнестись к нашему кандидату, т. к. мы заинтересованы заполучить опытного человека. Другое: мы просим ускорить решение этого вопроса во избежание ослабления нашей информационной работы по печати».
Когда в начале 1931 года решался вопрос об отъезде в апреле в отпуск ближайшего помощника Назира — Туйметова, а летом — и самого полпреда, последнего крайне беспокоила ситуация, что в представительстве не остается хорошо знающих языки сотрудников. «…Матюшкин остается один. Он еще не владеет ни европейскими языками и ни арабским языком в мере необходимости. Очевидно, что он может оставаться один только в том случае, если его вы согласитесь оставить на лето здесь в качестве лишь управляющего полпредством, нс возлагая на него ни работы по представительству ни по своим, ни по связи с местным обществом. Если на это НКИД не пойдет, то он должен озаботиться прислать своевременно товарища соответствующей квалификации со знанием языков хотя бы французского и турецкого. Я так говорю, имея в виду, что вы, может быть, возьмете кого-либо из Турции на время. Попутно скажу, что Матюшкин оказался работником более способным и восприимчивым, чем Катышев и чем мы ожидали. Надеюсь, что он скоро войдет в курс туйметовской работы. Что касается языков, надо думать, что начнет говорить не раньше чем через год. После того как обжигаешься на одном, начинаешь дуть и на другое. Ведь Катышев не владел и русским языком. Большое значение имеет и культурный уровень человека. Я с большой надеждой отношусь к Матюшкину, придираюсь к его произношению, заставляю произносить по нескольку раз каждое слово и ввожу в арабский язык. Он пока что не огорчается и не всегда удачно, но и всегда старательно выводит «анны», «дады» и т. п. Одновременно помогаем по части французского языка. Дай бог не ошибиться. Аль мустакбаль кешшаф».