В небе нарастал оглушительный рев двигателей, все ближе и ближе. Самолет вошел в пике. Сережа стиснул зубы и зажал уши руками.
Матвей появился во второй половине дня. На нем был камуфлированный летный комбинезон без всяких нашивок или знаков отличия, под комбинезоном тельняшка, на ногах — летные ботинки с ремешками у щиколоток
Он снова сделался немногословен, как человек, занятый своими мыслями; от еды отказался, так как пообедал в офицерской столовой, вышел из дому и ходил по саду, погруженный в раздумье. Аня следила за ним из окна. Она решила в первую очередь обсудить больную тему с Матвеем, и лишь после этого посвятить в суть проблемы отца. Момент был удачный: Тёмку развезло на свежем воздухе, и после обеда он уснул, Семен Павлович тоже прилег отдохнуть. Сережа, с утра пребывавший в нервозном состоянии, не выдержал и сбежал куда-то, предоставив Анне единолично разбираться в семейных отношениях.
— Матвей, мне надо с тобой поговорить о Сереже, — сказала Аня, очутившись у него на пути, когда он в очередной раз мерил шагами дорожку.
— Пойдем, присядем, — охотно согласился он, и, взяв ее под руку, повел к беседке.
Она опустилась на скамью, он сел рядом, глядя на нее с живым пристальным вниманием.
— У меня на лице ничего не написано, — мягко пошутила она. — Что ты так смотришь?
— Любуюсь, — признался он. — Не каждый день видишь такую девушку как ты, да еще так близко. Знаешь, я думаю, красота — тоже талант, одно из тех выдающихся качеств, какими одаривает человека природа.
— Нет, я не согласна, — с улыбкой покачала она головой. — Талант что-то оставляет после себя на земле, а красота быстротечна, эфемерна, сверкнет — и растает без следа.
— Без следа? А Венера Милосская? А Боттичеллиевская? А «Я помню чудное мгновенье…»? Что это, если не порождение красоты? Женской красоте человечество обязано своими величайшими шедеврами.
— К сожалению, не нашелся еще художник или поэт, готовый воспеть Анну Иртеньеву, — попробовала отшутиться Аня.
— А я чем не художник? Увидишь завтра: я напишу твой портрет в небе. Думаешь, мне такое не под силу?.. Ты еще не знаешь, на что способен летчик Иртеньев…
— Матвей, постой! — осадила его Аня.
Вместо того чтобы почувствовать себя польщенной, она вдруг ощутила жгучую обиду. Ведь он действительно смотрел на нее глазами художника, профессионала, аса. Он видел в ней модель, а не женщину, которую можно не только воссоздать силой своего мастерства, но и любить.
Сережа прав: земные блага для Матвея ничто в сравнении с тем, что есть там, наверху. Недаром она угадывала в нем ту особенную отрешенность, какую ни в ком прежде не встречала. В иные мгновения он, вероятно, всей душой и помыслами уносился ввысь, в прекрасную, страшную, торжественную тишину, которая составляла неотъемлемую часть его полетов, туда, где он был по-настоящему счастлив.
— Знаешь что?! — заносчиво выпалила Аня. — Рисуй свою Таню! — Ее подхватил какой-то мстительный злорадный поток. Она сознавала всю примитивность своего поведения, но остановиться не могла. — Чем не Венера Милосская? Да еще с бюстом Памелы Андерсон.
Он оторопел на секунду, потом неудержимо расхохотался, да так, что не мог остановиться.
— Не вижу ничего смешного. — Аня оскорблено вскинула голову.
— Извини. Представил Венеру Милосскую…ха-ха!.. с бюстом Памелы Андерсон!..
Аня смотрела на него с недоверием, но он смеялся искренне, заразительно и казался ей сейчас чуть ли не мальчишкой. Неожиданно у нее вырвался смешок, она сама засмеялась, скоро совсем скорчилась, и чем чаще они взглядывали друг на друга, тем сильнее смеялись. Аня со смеху стукнулась лбом об стол, что послужило поводом для очередного приступа хохота.
— Ну вот, теперь будет синяк, — твердила она сквозь смех и терла лоб ладонью.
— Где, где, дай посмотрю…Покажи… убери руку…Да нет, ничего, малюсенькая царапина…
Он вдруг поцеловал ее в ушибленное место, и оба сразу, как по команде, замолчали.
Матвей держал ее голову в ладонях. Они смотрели друг на друга в упор, и тогда он снова ее поцеловал — в губы. Поцелуй длился долго, так как Аня и не подумала отталкивать парня, напротив, сама не заметила, как обвилась вокруг него и унеслась точнехонько туда, куда периодически уносился он — на седьмое небо, вот что значит целоваться с летчиком! Ничем иным такого блаженства не объяснишь.
Под порывом ветра скрипнула калитка, и Аня отшатнулась, оглянулась в панике, но никого не увидела. Страх прошиб ее с головы до ног. Ну точно лишилась рассудка! А если бы вернулся Сережа? Да она провалилась бы со стыда. Нетрудно вообразить, как бы он ее возненавидел. Таню ведь ненавидит, а тут еще хуже: приехала так называемая сестрица, без году неделя, и с места в карьер — брата его соблазнять. Причем замужняя, старше годами, кем она будет выглядеть в глазах мальчика?
Все эти мысли красноречиво отразились у Ани на лице.
— Ты зачем меня поцеловал? — свирепо набросилась она на Матвея.
Он откинулся на спинку скамьи и пожал плечами:
— Захотелось, вот и поцеловал.
— Захотелось?! — Аня вскочила. — Слушай, ты, часом, не донжуан, капитан?
— Естественно, как любой нормальный мужик.
— Ах так! Не-е-т, меня не проведешь, я тебя раскусила. Ты хочешь отвратить от меня Сережу. Доказать ему, какая я дрянь. Просчитался, голубчик! Я забираю Сережу с собой в Москву. Вот так-то! Он сам захотел со мной уехать. Просил меня об этом со слезами. Понятно тебе?
Она ожидала, что Матвей рассердится, возмутится, начнет что-то доказывать, больше всего ей хотелось, чтобы стал оправдываться, но он серьезно смотрел ей в лицо, молчание затягивалось, пока Аня не сообразила, что он давно уже смотрит сквозь нее.
— Сережа просил тебя? — нарушил он наконец тишину.
— Да, сегодня утром. Я застала его вблизи аэродрома. Он наблюдал за тем, как ты летал. — У Ани прошел запал. Гнев уступил место раскаянию.
— Разве ты сможешь взять его к себе? — Матвей испытующе смотрел на нее. — Как к этому отнесется твой муж?
— Виктор всегда понимает, что для меня важно.
— А ты сама понимаешь, что для тебя важно? И что важно для Сережи?
Она снова присела рядом и взяла его за руку.
— Прости, я наговорила гадостей. Но Сереже сейчас действительно лучше уехать. Тебе ведь ничего не надо объяснять. Где мне тягаться с тобой? Такой любви, какой любит тебя Сережа, мне никогда не завоевать, но никто не запретит мне любить его.
Он медленно провел рукой по ее волосам.
— Я не донжуан, — сказал он.
— Мы уедем в субботу. Помоги мне подготовить папу. Как ты думаешь, он будет возражать?
— Скорее наоборот — обрадуется.
— Бедный мальчик, он совсем измучился.
— Да, пожалуй, так для него будет лучше.
Они помолчали. Аня гладила его руку.
— Почему бы вам не ехать в воскресенье? — спросил он.
— Я бы с радостью, но Тёмка еще с начала недели настроился пойти с Игорем в цирк. Я не могу срывать его встречи с отцом.
— Понимаю.
— Ты обещал показать мне свой самолет.
— Завтра с утра. Я уже договорился, чтобы тебя и Тёмку пропустили на летное поле.
Разговор с Семеном Павловичем прошел гладко. Правда, он, как и Матвей, усомнился поначалу, потерпит ли муж Анны присутствие в доме нежданно свалившегося на голову родственника. Получив всевозможные уверения, успокоился.
— Пусть поживет у тебя, развеется, — сказал Семен Павлович. — Я, честно говоря, серьезно опасался, как бы он не сбежал. Так что это выход для всех нас. Схожу завтра в школу, поговорю с директором.
— Предупреди, что Сережа, возможно, скоро вернется, — подсказал Матвей.
— Как — вернется? — вскинулась Аня. — О чем ты говоришь, Матвей?! Я его не в гости зову. Вы не сомневайтесь, ему у меня будет хорошо. У нас пять комнат, одну полностью предоставлю Сереже. Куплю ему компьютер, да все, что пожелает, в лучшую школу определю. Захочет спортом заняться, — пожалуйста, пусть выбирает, или может просто ходить в тренажерный зал. Начнем присматриваться, куда ему поступать после школы, педагогов соответственно найму…