— Вирусы, бактерии? — подсказал Мухобой, потягивая из бутылки перье.
— Какие вирусы? Какие бактерии? Вы что, в конвергенцию верите? Это моя одиннадцатая площадка: ДНК — ничего священного, что ни планета, то другой репликатор — один белок отличается от другого. Газоны, акации — все с Земли. Искусственно созданная разновидность, пошебуршили у них в генах, приспособили к несколько иной атмосфере и гравитации и установили жесткую иммунологическую блокаду. Прогуляетесь к холмам, увидите, что тут в действительности растет. Здесь у нас, знаете ли, такие растения, что могут философские диспуты вести.
— Э?
— Вообще с отнесением представителей моррисоновской жизни к флоре и фауне у нас огромная путаница, такое впечатление, что на этой луне обосновалось какое-то третье царство, все многообразие земных творений представлено здесь, пожалуй, только евгленой зеленой. Этакое ни рыба ни мясо. Ведь в принципе здесь расплодились хищные растительноядные, но нет хищных плотоядных. Хищниками являются некоторые растения, а также евгленоиды. Ну и «древо познания». Собственно, никакое это не дерево, оно и выглядит-то как немного переросший куст. Разумеется — никаких признаков интеллекта. Но эволюция так над ним поработала, что отличить от идиота трудно. Первое время случались забавные ошибки, и неудивительно, потому что если растение вдруг начинает обращаться к тебе по-английски, то черт-те что в голову лезет. Однако это всего-навсего такой способ охоты. Кое-что содержится в генах, кое-что оно как бы запоминает: последовательность звуков, издаваемых потенциальными жертвами. Понимаете — плотоядное дерево. Этакая болтливая росянка. Я предполагаю, что, приманивая здешних квазиживотных, она воспроизводит их брачные сигналы. Что же касается людей — то у нее нет никакого опыта и она повторяет все, что только зарегистрировала. Это создает впечатление бездумно микшированного монолога. Хм, однако такое мнение разделяют не все, моя жена — кстати, ксенобиолог, — считает, что орган деревьев познания, ответственный за сбор и селекцию звуковых данных, проявляет определенную аналогию с мозгом и содержит значительный потенциал... Понимаете — человек через миллиард лет... И так всегда, какая бы это ни была планета — всегда мы появляемся на миллиард лет раньше, как будто мы — какие-то галактические недоноски, получается, черт побери, что Рай представляет собой какой-то мусоросборник гинеколога, ошметки космических абортов, что его, выходит, что...
— Вы перепили?
Ван дер Крёге глянул из-подо лба на подпирающего стену Мухобоя.
— Одного-то пива?
— Я прибыл сюда не ради деревьев.
Петер вздохнул, потянулся.
— Ну что ж, простите. Что б вы хотели еще узнать? Все данные в компьютере: терминал — в кабинете, — он указал рукой, — директория GHOSTS. Если что-то особо... — Его прервал писк телефона. Директор вынул аппарат из карманчика гавайской рубашки. Внешне он почти не отличался от обычной кредитной карточки, только надпечатка другая — цветной логотип «Q&A». Приложил карточку к уху. — Да? Что еще? Нет, пусть летит. В крайнем случае, если перекинется, устроим ему пышные похороны... Что?.. Прекрасно... — Он убрал аппарат. — Вот так, мистер Мрозович. Духи. Вы, кажется, знаете. Посмотрим. На сегодня у нас один труп, двое раненых и два спятивших.
— Я знаю о двух умерших.
— Второй не из-за них.
— Понимаю. Посторонние могут их увидеть?
— Что значит «посторонние»? — Ван дер Крёге кисло усмехнулся. — Успокойтесь. Они у нас на видео.
— Появление?
— Эндемическое. В компьютере найдете карту.
— Их можно обойти? Тогда из-за чего весь этот шум?
— Так они ж сидят в самых интересных местах.
— Степень материализации?
— Различная. Порой только действуют на сознание, иногда их даже нет нужды видеть, а все равно драпаешь куда глаза глядят. Но порой устраивают представления с такими эффектами, что куда там Голливуду!
— Откуда вообще известно, что это духи? Может, какая-то особая форма здешней жизни?
— Нет здесь никаких форм жизни. А если и есть, так формы смерти. Увидите — не станете попусту расспрашивать. Кстати, приборы их не берут, они проникают насквозь.
— Камера взяла.
— Один-единственный раз. В других случаях люди видели, а машины — нет. Тот дурень, что помер... Он пытался просканировать их лазером. Ноль. Ничегошеньки.
— И что с ним?
— Э, сам себя просканировал. Похоже, кто-то ковырялся в потенциометре. Кто-то либо что-то. Паршивое дело. Рука — здесь, нога — там. Потом я категорически запретил такие фокусы, потому что люди начали пошептывать о гравитационных ловушках.
— А были какие-то опыты, скажем, не столько научного характера?
Ван дер Крёге захохотал, глянул в пустую бутылку.
— Сколько угодно. У меня тут больше восьмидесяти человек двадцати с гаком национальностей; кто-то даже приволок с Земли черного кота и сварил при полном Гендриксе. — Петер отставил бутылку, посерьезнел, взглянул на Мухобоя, который хранил неестественную неподвижность, укрытый пальто, тенью и собственной угрюмостью, словно черным коконом. — Поймите, ведь это молодые люди. По правде-то, они ничего не боятся; по правде-то, хоть и верят в духов, не верят в собственную смерть... Чихали они на все на это, вот что. Средний возраст — двадцать пять. Так же как раньше лавиной шли в информатику либо биоинженерию, так теперь лезут в ксенологию. Ведь еще двенадцать лет назад вообще не было такой науки. Это область юных, очень юных. Чтобы их растрясти, требуется кое-что посерьезнее, чем один труп и парочка калек. Жизнь продолжается, а это самое большое приключение, которое им дано было до сих пор пережить. И не удивляйтесь, если вас попытаются соблазнить... есть тут парочка крепких бабёшек. Потом будут хвалиться, что прихватили самого что ни на есть настоящего экзорциста. — Ван дер Крёге взглянул на часы.
— У вас тут какое время? — поинтересовался Мухобой.
— Земного Прохода зоны Перта; иначе неизвестно было бы чего держаться. Сейчас час пятьдесят две пополудни. — Он встал. — Ну, мне пора. В случае чего ловите меня по единице; телефон у вас в шкафчике под терминалом. После полуночи я дома.
— Которой полуночи?
— Той, что на часах. Завтра, когда ознакомитесь с ситуацией, скажете мне, что думаете об этом деле.
Петер протянул ему руку, но Мухобой не заметил жеста. Директор пожал плечами, забрал соломенную шляпу и вышел.
Спустя три дня в четырех метрах над поверхностью Дракона Мухобоем заинтересовалась Сиена д’Аскент.
— А он, случайно, не пидор? — спросила она, слегка шевеля рулевым рычажком, на что конвертоплан реагировал резкими скачками.
Ван дер Крёге это развеселило.
— Нет, ты слышал? — спросил он невидимого Чико, который вел где-то в хвосте машины непрекращающийся бой с аппаратурой, заполняющей пузатый короткокрылый конвертоплан. Вообще-то Чико не должен был ничего слышать, поскольку кабина пилотов была звуконепроницаемой, однако всех трех связывала система внутренней беспроводной связи, и гаитянин тем же путем ответил Петеру, фыркнув в наушниках с притворной яростью:
— Нимфоманка чокнутая!
Сиена пожала плечами, поправила темные очки.
— Думаешь, обижусь? Чуть что, сразу — нимфоманка. Можно подумать, я принуждаю к разврату, растлеваю несовершеннолетних. Кому не нравится, может отказаться. Хотя не припомню, чтобы ты когда-нибудь придерживался строгих принципов, Чико. Да и ты, Петер, директор наш возлюбленный, всегда не против отведать меня. Скажешь, нет? Это ж видно, это чувствуешь: во всяком случае, я чувствую. А вот наш чертов Мухомор, то бишь Мухобой, — тот словно из стекловолокна.