В 1988 году Томаш Доминик был молодым художником, идущим по стопам своих родителей (Тадеуш, колорист, рисовал «пылающие солнечные круги, цветы, заборы из колышков, кувшины, буханки хлеба, траву», как писал о нем Збигнев Херберт; мама Ирена тоже училась у Яна Цыбиса). Петр Розбицкий, ныне дантист и поэт, панковал – водился с варшавскими анархистами, играл в ансамблях OIOM, Lab8 и Amok. Фильм сняли на камеру VHS Panasonic, смонтировали с помощью двух видеомагнитофонов. В 1989 году он был показан в галерее МДМ.
– У нас с Томеком Домиником было ощущение, что настали какие-то последние времена той ситуации, в которой находилась страна и наш любимый город. В этом упадке мы находили какую-то красоту. Не будем забывать, что это были еще годы панковской эстетики, – говорит Розбицкий. – Фильм стал плодом болезненной и безответной любви к городу на краю гибели. Он должен был быть художественным антибуклетом… Это вроде любви к отцу-алкоголику, который обижает и бьет, но СУЩЕСТВУЕТ.
Их «Варшава 88–89» – это путешествие «без комментариев» через город в течение нескольких десятков минут, увидевшее свет под лейблом Promo Provo. Он ассоциируется с фильмом Марка Леки Fiorucci Made Me Hardcore, составленным из найденных фрагментов съемок британских субкультур, от северного соула до эйсид-хауса; «Варшава 88–89», подобным образом затягивающая и завораживающая, – это не только портрет города, но и документ его менее известной андеграундной стороны.
Варшава Розбицкого и Доминика – это разрушенный город, наскоро подлатанный клейкой лентой, угнетающий и заброшенный, и в то же время полный удивительной творческой энергии. Похожее впечатление должны были производить другие города, в которых панк и новое искусство прорастали среди разваливающихся домов и унылых героиновых переулков: Нью-Йорк конца семидесятых, Берлин середины восьмидесятых. В Нью-Йорке были Кит Харинг и Жан-Мишель Баския, в Берлине – экспериментальная музыкальная группа Einstürzende Neubauten, а в Варшаве – уличные граффити и трафареты. Польские художники, в том числе связанные с кругом «новых диких», занимаются стрит-артом: Шимон Урбаньский рисует под мостом Грот-Ровецкого рождающуюся богиню Вислу, Томаш Сикорский оставляет на стенах трафареты со скачущим галопом конем и радостно подпрыгивающей варшавской «сиренкой». На стенах появляются гномы «Оранжевой альтернативы», вегетарианские и антивоенные трафареты «Свободы и мира». Рядом с цирком на Воле установлено техническое заграждение, на котором по случаю фестиваля Rόbrege появился огромный мураль Тотарта. Миниатюрная импровизированная Берлинская стена. В фильме мы видим следы войны с лозунгами: все надписи, подвергающие сомнению непогрешимость властей, неряшливо замазаны белой или желтой краской, хотя легко можно различить характерный символ борющейся «Солидарности». На одной из стен виднеется загадочная надпись: Sabrina says: next song from my… – остальное закрашено. Что плохого сделала поющая Boys, Boys, Boys звезда?
– Надписи о Сабрине – это предки или независимые продолжатели Майора[8] и его «Оранжевой альтернативы». Как-то я провела с Майором большую часть ночи, рисуя в районе Прага гномов во время одного из его первых визитов в Варшаву. Все замазанные надписи – это политические лозунги «Солидарности», замазанные службой безопасности. «Сабрин» при случае тоже закрашивали, и это представляло собой интересный сюрреалистический сюжет, говорит Розбицкий.
Летом 1988 года в пассаже Hala Gwardii открывается большая выставка молодежной живописи, «Арсенал-88». Организация выставки становится возможной благодаря Александру Квасневскому, в то время министру по делам молодежи. Анджей Осенка в журнале «Тыгодник Повшехны» пишет о «новых методах образования» со стороны власти, которая пытается быть «классной», и называет «Арсенал» чем-то средним «между дискотекой и ярмаркой по случаю дней “Трибуны Люду”». Выставку посещает рекордное количество зрителей: более ста тысяч человек. Перед входом – огромное полотно Ежи Копеча с его излюбленными мотивами: глаза и безголовые женщины с большими грудями. На открытии поет Станислав Сойка, в составе жюри Францишек Старовейский. Внутри выставлены работы главным образом молодых, ищущих свой шанс, некоторые из них интересны, много плохих, почти все работают в стиле неоэкспрессионизма и реализма. Их объединяет влияние глобальной поп-культуры, знание языка музыкальных клипов и видео: героями их работ становится и Сталин, и Майкл Джексон. Организаторы стараются избежать политических деклараций, но выставка получается слишком мейнстримной, в ней не приняли участия оппозиционные художники. Однако уже совсем скоро именно они станут задавать тон (как бы в соответствии с названием легендарной независимой выставки «Что слышно»), а «Арсенал» окажется символичным окончанием эпохи и останется в памяти скорее как попытка омоложения системы, чем как художественное событие. Через год на площади Конституции появится забор с картиной «Группы» – «Природа голосует за “Солидарность”». Город разрушается, его посещают призраки, костлявые, зазубренные. «Сокровищница многовекового труда и борьбы варшавской Воли», – написано на таблице, на которой не хватает части букв. Мрачные пристройки, темные подворотни, немытые окна, призраки разноцветных стен с сорванными печатями. Во дворах и проходах часовенки, в них выцветшие олеографии. В то же время мы видим Варшаву, которая пытается быть мировой столицей, но для этого она слишком странный и своеобразный город, полный каких-то временных приспособлений, ремесленных поделок, неожиданного аутсайдер-арта. В центре города анонсы различных мероприятий (Международный фестиваль осуществленного воображения), концертов (группа металлистов «Кама-Х»), встреч (приехал Гюнтер Грасс) и фильмов (в кинотеатре Relax идет «Одинокий волк Маккуэйд» с Чаком Норрисом) написаны вручную. На балюстрадах переходов висят ласточки новой экономики: реклама магазинов фирмы Balton и телевизоров Curtis и Otake. Силуэт отеля Marriott колышется над запыленным двором-колодцем. По улицам города идут модные девушки с торчащими дыбом волосами, панки, монахини. На протяжении всего фильма свет и цвета необычайно хонтологичные, теплые, приглушенные. Отмечаю, что это колористика упадка.
8
Вальдемар Фидрих (