Такова была малоприятная правда — никто о поляках из Булушкино никаких запросов не делал. Далекая Польша, о которой все так мечтали, молчала, как проклятая. Даже писем от близких уже давно не было.
Закончили они посевную и тут же стали готовиться к отъезду. Астафьев, человек добрый, понимающий, освободил их от работы, выписал на дорогу по дополнительной буханке хлеба, выплатил заработанные деньги.
— Ой, попадет мне из-за вас, попадет, что без приказа начальства из совхоза вас отпускаю. Ну что поделаешь, совесть не позволяет вас больше удерживать. Счастливого пути и не поминайте нас лихом в своей Польше.
К конторе, откуда они должны были отъехать, пришли попрощаться почти все булушкинские бабы. И почти каждая что-нибудь им на дорогу принесла: кто пару лепешек, кто вареное яйцо, кто кусок хлеба.
— В добрый путь!
— Что было, то было, не поминайте лихом!
— Свой край — не чужбина.
— Почта там у вас есть, дайте знать, напишите…
Дарья огрела Серко вожжами, и повозка тронулась. Бабы вытирали глаза уголками платков. А булушкинская детвора гуртом бежала за поляками до самой переправы через Золотушку.
Сташек попрощался со всеми еще вчера. Зашел и к Нюрке. У порога играл с собакой толстощекий малыш. При виде постороннего он испугался и стал громко звать маму. Выскочила Нюрка. Малыш успокоился и засунул грязный палец в рот.
— Вырос, правда? Поляк, одно слово! Бронечка, сыночек мой любимый! — обнимала и целовала Нюрка малыша. — Посмотри на него хорошенько, Стасик, чтоб отцу рассказать, если встретишь его в Польше, как его сыночек единственный, его Бронька, поляк маленький, выглядит. Ангелочек мой, картиночка, смотришь, и насмотреться не можешь. Жаль, фотографии не могу сделать, показал бы отцу, посмотрел бы, может, и дрогнуло бы его отцовское сердце. Вспомнил бы о нас, сиротках, которых он тут в неутешной тоске оставил, — не договорила Нюрка и громко заплакала.
Но Нюрка есть Нюрка, у нее от слез до смеха один шаг. Вытерла слезы и затащила Сташека в дом, на прощальное чаепитие, на стаканчик брусничного кваса…
— А нет ли у тебя, Стасик, чего-нибудь польского на память? Может, картинку какую-нибудь, чтоб Польшу вашу видно на ней было? Нет? Жалко… Может, у других ваших есть? Будь добреньким, поспрашивай. Не для себя прошу. Для Броньки, для сыночка. Понимаешь, вы уедете, напишите когда-нибудь или нет — неизвестно. А он, сиротка, отца родного, поляка, может, никогда не увидит. А так бы, когда он вырастет и все будет понимать, я бы ему показала картинку. И соврать могла бы: «Вот тебе сыночек, на память от твоего отца из далекой Польши». А может, и такой обман бы взяла на свою материнскую совесть: «Вот, сын, это единственная память о твоем отце, поляке, который геройски погиб на той страшной войне».
Возвращался Сташек на Волчий и думал, что бы тут такого Нюрке на память оставить. И ничего в голову не приходило. Не мамину же старую поваренную книгу, единственную память о ней, это он ни за что не отдаст! И вдруг хлопнул себя по лбу: орел! Польский значок орла, подаренный ему инвалидом, солдатом Адамом Бродой. Подарит он значок Нюрке, пусть у ее сына будет память о Польше. В хате никого не было, Сташек залез на печь, где под бревенчатым накатом прятал мамину книжку и этот значок с орлом. Ладно, отдаст он его Нюрке.
«Новейшая варшавская кухня с 1200 рецептами разных блюд, от самых скромных до самых изысканных». Эта старая потрепанная книжка всегда напоминала ему покойную маму. Она даже пахла ее запахом, ароматом свежее поджаренных в топленном смальце пончиков, гор посыпанного сахарной пудрой хвороста, медовым ароматом корицы и гвоздики… Какой такой инстинкт подсказал ей взять именно эту книжку в тот момент, когда их сонных погнали из Червонного Яра? О чем она думала, когда своим четким аккуратным подчерком, пером, обмакнутым в фиолетовые чернила, написала на последней странице этой книжки:
Мама, мамочка! Откуда ты взяла эти слова? Кто их сложил? А может, ты сама их придумала? Я же помню, как ты мне и маленькому Тадеку сказки без конца рассказывала. Такие, каких ни в одной книжке я прочесть не мог. Почему именно эти слова: «Отважным в жизни надо быть… За честь и совесть…»? Наизусть, мамочка, выучил я эти твои слова. На память знаю.