Еще накануне под вечер Флорек Ильницкий взялся гнать самогон. В ту зиму по всей округе крестьяне повально гнали самогон. Новая советская власть не особо рьяно им в том препятствовала, и не только потому что ее представители сами были не дураки выпить, но и исходя из вполне разумной предпосылки, что одурманенными пьяницами управлять куда проще. А крестьяне, как крестьяне — одни гнали, чтоб самим выпить, другие на продажу. А иные — по традиции — на праздники, на свадьбы, поминки, крестины, именины или на убой свиней. И присказку новой советской власти «без водки не разберешься» уже никому не было нужды переводить.
Несложное приспособление Флорек установил в конюшне. Не без корысти Флореку в этом самогонном предприятии помогал Бронек Шушкевич, засидевшийся в холостяках бродяга и ленивец, известный гуляка и охотник до баб.
В Червонном Яре давно поговаривали, дескать, кто — кто, а Гонорка Ильницкая мужика, сумевшего ей угодить, наверняка из-под своей перины не погонит прочь. Хоть и такого ходока, как Бронек. Пересуды пересудами, а правда заключалась в том, что Гонорка, баба красивая, стройная, высокая, фигуристая, как лань, взяла себе в мужья Флорека, мужика, конечно, не из бедных, расторопного и работящего, как пчелка, но намного старше себя и такой тщедушной наружности, что рядом с ней он выглядел, как сушеная грушка-падалка. К тому же, хоть эта мало подходящая друг другу супружеская чета и продержалась вместе уже добрую пару лет, Ильницкие так и не дождались пока потомства. Не помогли ни пожертвования на молебен, ни лекарства, привозимые евреем-аптекарем из самой Варшавы, ни ворожба кочующих цыганок, ни заговоры слепой Василисы из-под Гусятина; как не было, так и нет ребенка у Гонорки с Флореком. «Яловая, видать, эта Гонорка, и все тут, — вынесли приговор местные бабы, — вон, хороводится абы с кем, как та сучка в гон, и ничего! Должно, яловая, бездетная и все тут!..»
Гонорке Ильницкей все это постыло! И завистливые пересуды, и сальные мужицкие взгляды, заигрывания и похлопывания. На людях гордо задирала вверх голову, а в одиночестве, особенно пустыми и долгими бессонными ночами до крови искусывала губы и выплакивала в подушку тоску по своей несчастной бабьей доле. А что не без греха была? Факт! Не с одним Бронеком тискалась она в любовных утехах. Сознательно влекла к себе тех, кто ей нравился. Оправдание находила в том, что с тех пор, как пару лет назад Флорек простудился, вывозя дрова из лесу, толку от него как от мужика в постели никакого не было. Ну и дитя, дитя, дитя! Боже! — как же Гонорка хотела иметь ребеночка!
Долго в ту ночь не могла она уснуть, ворочалась под жаркой периной. Вдруг услышала, как тихо скрипнули двери в сени, натянула перину под самый подбородок. В комнату крадучись, как тень, проскользнул Бронек, наклонился над кроватью.
— Спишь, Гонорка? — Несло от него конюшней и перегаром, был под хмельком. На груди ощутила его жадную до ласк, ледяную с мороза ладонь. В ярости с отвращением отшвырнула его руку.
— Вон отсюда! Быстро! Бугаище ненасытный!
— Ты чего, Гонорка, не бойся… Флорек спит в конюшне, пьяный в стельку. Подвинься, дай погреться чуток, не будь такой…
Гонорка оттолкнула его, свалила на пол.
— Катись отсюда, немедля, не то я об твою глупую башку лампу вдребезги разобью!
И неожиданно тоскливо, в голос разревелась. Опешивший Бронек неуклюже поднялся с пола и, бормоча что-то под нос, выскочил из избы. Она еще услышала треск захлопнувшейся двери и скрип его шагов на морозе, удалявшийся в сторону конюшни.
Громкий стук в окно вырвал ее из полусна-полуяви.
— Откройте! Быстро! Милиция из Тлустого!
Видно обнаружили, что дверь в дом не заперта, потому как не успела Гонорка встать, а они уже ворвались в избу и ослепили ее фонарем.
— Руки вверх! Не двигаться!
Она не очень понимала, что происходит, к ней ли они обращаются. Но колючее прикосновение штыка развеяло все сомнения.
— Руки! Руки вверх!
Гонорка подняла руки, короткая рубашка обнажила ее стройные бедра. Луч света, ослепив на секунду, скользнул с ее лица по груди, животу к босым ступням. Она не узнавала их лиц, но поняла, что в избе несколько человек.
— Где муж? Есть в доме кто чужой?
— Нет, нет, — ответила она и, опустив руки, поспешно натянула платье.
Чиркнула спичка, кто-то зажег лампу. Тогда только увидела она в избе двух солдат с винтовками и молодого офицера в белом кожухе, с забинтованной рукой и с пистолетом в другой руке. С ними был Дысько Борма, председатель сельского совета в Ворволинцах. Гонорка подумала, что кто-то донес насчет самогона. «Ой, да что там нам сделают; самогон все гонят! Да пусть себе заберут хоть весь! Надо как-нибудь Борму отозвать в сторонку, поговорить!» Солдаты тем временем успели обыскать избу.