— Не переживай, тебе точно не отдадут. Ты о людях лучше подумай, что с ними будет. Такая зима, а тут старухи, дети…
— Ляхи не ляхи, такие же крестьяне, как мы, всю жизнь хребет на земле гнули…
— Соседи все-таки, со многими сдружились, магарыч в Тлустом вместе распивали.
— Ну да, вроде так… Да «моя хата с краю», не по нашей же вине их вывозят.
— Даже еврея этого, Йосека выселяют!
— А пусть катится к своим комиссарам! Там у них в России еврей на еврее сидит, его в обиду не дадут.
— Дурной ты, Микола, как пень! Чем тебе этот Йосек провинился? Сам теперь окна стеклить будешь или в Залещик ездить?
— Интересно, куда их везут?
— Говорят, немцам их отдадут, в старую Польшу, за Сан погонят…
— Или в Сибирь! Мало москали ляхов в Сибирь гоняли?
— Украинцам тоже спуску не давали!.. Недавно к Дмитруку родственник из-под самой Жмеринки приехал, как досыта наелся да напился, такое рассказывал, повторить страшно. Не поверишь, волосы дыбом встают… Там у них, говорит, в тридцатые годы в этих колхозах такой голод был, что, представь, до людоедства доходило! А как их раскулачивали, так целые деревни украинские в Сибирь гнали, что хромого, что кривого, как этих из Червонного Яра.
— Господи, помилуй! Господи, помилуй, что за бесовское время настало!
— Одному Господу Богу, брат, ведомо, что нас еще ждет! Одному Богу ведомо…
— Подводы! Давай подводы! Подъезжайте к хатам! Подъезжайте! Быстро! Быстро!
Мужики хватали вожжи и, яростно матерясь, вымещали жгучую злость на вязнущих в сугробах конях.
2
Восходящее солнце показалось над Червонным Яром только на мгновение, его багряный диск возвестил приближающуюся метель.
Длинный обоз саней, с трудом пробирающийся сквозь снежные заносы на станцию в Ворволинцах, то и дело застревал в глубоких ярах и оврагах. Заиндевевшие, дышащие паром кони не справлялись с дорогой и тяжестью перегруженных саней. Небо затянуло темными тучами, сорвался ветер, повалил густой снег. Видно было не дальше протянутой руки. Конвоиры растерялись в этой обезумевшей стихии и, боясь, как бы люди не разбежались, поминутно палили в воздух из ружей.
Данилович был по-своему счастлив в несчастье — ему удалось в последний момент упросить комиссара, чтоб он позволил Наталке с сыном ехать с ними. «Будь, что будет, главное, мы все вместе». Укутанный в перину сынок сладко спал, оберегаемый заботливыми материнскими объятиями. В ответ на улыбку Наталки Ежи погладил ее разрумянившуюся щеку, поправил одеяло на коленях матери и шел дальше рядом с санями, следя, чтоб они не накренились да не перевернулись.
Сразу за Даниловичами тащились сани с семейством Калиновских. А у них, когда они прощались с домом и выносили парализованную бабушку за порог, случилась еще она беда: бабушка Калиновских умерла. Что делать, как быть с похоронами?
— Позвольте, пан комиссар, отвезти бабку на кладбище в Тлустов, похороним по-христиански, а там и поедем, куда прикажете.
Комиссар Леонов, руководивший акцией выселения Червонного Яра, не согласился.
— Тут и попрощайтесь. А похоронами мы сами займемся. Гмина все устроит. Советская власть со всем справится. Не впервой. Ну, прощайтесь с бабушкой, не буду из-за вас весь конвой задерживать.
«Вечный покой пошли ей, Господи»
Преклонили на снегу колени Калиновские, преклонили соседи. Перед величием смерти и украинские возницы сняли с голов высокие бараньи шапки.
Комиссар позволил закончить молитву, и тут же сани с телом бабушки Калиновской двинулись в сторону Тлустова.
Разбушевавшейся метелью воспользовался Янек Калиновский. Присел в овраге под снежным навесом, а когда мимо него проехали последние сани, со всех ног пустился полем в сторону Ворволинцев. Было у Янека два дела — присмотреть за похоронами бабки Люции и попрощаться с Оксаной. А потом пусть его везут, куда хотят. Он и так от них убежит.
Ворволинцы, широкое украинское село. Знакомая хата Олийников. Янек остановился. Потянуло дымом, наверное, уже встали. Где сейчас может быть Оксанка? Наверное, спит еще. Сколько же раз стучал он в это окно условным стуком, сколько раз затаскивали его в комнатушку жаждущие ласки девичьи руки. Не успел он постучать в окно, как услышал скрип ворот коровника. Оксана вышла оттуда с подойником молока. Цветастый платок на голове, овчинная шубейка на плечах. Тихонько позвал:
— Оксана! Оксана!
Испуганная Оксана уронила подойник; белое молоко впиталось в белый снег. Янек обхватил ее рукой и затащил в теплый коровник. Оксана ничего не знала. Только теперь она поняла, куда забрали ночью отца с подводой.