— Горшки? — переспросила Иентеле.
— Да, чтобы разбить при тноим — ведь вы знаете обычай?[41]
— Как? Горшки? У меня будут разбивать горшки, глиняные кухонные горшки? Что вы, реб Мендель Пуриц, думаете, что тут два портные или два сапожника пишут тноим? Посмотрите-ка сюда! Вон, видите ли, там на комоде чайный сервиз, который муж мой привез из Лейпцига? Вот что будет разбито, чтобы по крайней мере после рассказывали, что у Ландеса на тноим разбили такой сервиз, который между приятелями стоит пятьдесят талеров!
— Мешуге, мешуге![42] — бормотал шадхан, набивая рот всевозможными лакомствами.
— Уведи этого грубияна в другую комнату, — сказала Иентеле на ухо своему мужу, указывая на Менделя, — а то ничего не останется для гостей.
К счастью, в эту минуту появились и самые главные гости.
Впереди идет жених, на лице которого нетрудно заметить, что он бы лучше на веки остался холостым, чем пройти чрез этот ад блестящих церемоний в царство Гименея. Почти рядом с ним идут его отец и мать, полные чувства собственного достоинства и величия. За ними следует целый ряд дядюшек, тетушек, разных родственников, клевретов и приживалок, детей и слуг, все попарно. После торжественных приветствий гости сели у стола, женщины отдельно, мужчины отдельно, по благочестивому обычаю предков. У евреев, как известно, сохранилось много восточного.
Шутки, остроты, громкий смех и веселое хихиканье оживляют ряды приглашенных, тарелки звучат, вино пенится в бокалах и играет на всех лицах. — Женщины у своего стола весело болтают и шушукаются, и Иентеле особенно ухаживает за Мариам, которая сидит на первом месте возле невесты. — В это время к женскому столу пробирается маленький, подслеповатый человечек, который носит в одной руке исписанный лист бумаги, а в другой обмакнутое в чернила гусиное перо.
— Тноим! — вскрикнули женщины. Очищают место, убирают стоящие возле невесты тарелки и стаканы, кладут пред ней лист и суют ей перо в руки.
— Подпиши свои «Тноим» «лемазель» (на счастье), — сказала мать. — По-еврейски подпиши, душенька, по-еврейски!
Дрожащею рукою, бедная девушка, покраснев до ушей, подписывает свое имя и возвращает бумагу. Её будущая свекровь берет бумагу из её рук, и, бросив взгляд на подпись, вскрикивает, точно ужаленная змеей.
— Что случилось? — кричат со всех сторон.
Взоры всех в недоумении обращаются на госпожу Коган, которая между тем уже вскочила с своего места, оттолкнула в сторону загородившие ей дорогу стулья и, бросая презрительный взгляд на Иентеле, которая, чуть дыша, ожидает разъяснения катастрофы, она указывает ей на подпись невесты и восклицает:
— Мали называется ваша дочь? Мали? А не просто, по-еврейски, Малке-Мариам? Мариам, как я? Вы хотите навязать мне невестку, которая имеет такое же имя, как я?[43] Слыханное ли это дело, чтобы честное еврейское дитя, которое называется Малке-Мариам, называли не иначе как Мали, чтобы этим обмануть свекровь, которая также называется Мариам?
Суматоха делается всеобщая; мужчины спешат в ряды женщин, настает страшный шум и настоящее вавилонское смятение.
Многие гости спешат убраться домой; дети, в испуге, кричат; невеста, покрыв лицо руками, тихо проливает горькие слезы; жених спешит к дверям и ждет своих родителей; тноим, разорванные рукой Мариам, летят по комнате; Иентеле вне себя от стыда и гнева; её муж, друзья и прислуга грустно смотрят на такую перемену декорации. И когда наконец сам реб Киве Коган, во главе своего семейства и благочестивых друзей и приверженцев, в негодовании на такое искажение прекрасных еврейских имен, оставляют опустевшую залу, и разрыв таким образом становится окончательным, — тогда бедный реб Мендель Пуриц, лишившийся вследствие этого богатого шадхонес[44], разражается проклятием против Иентеле, её дома, её чванства, её германофильства...
— Убирайтесь к черту, — крикнула Иентеле вслед несчастному шадхану, который едва нашел дверь. — Моя дочь не нуждается в гнилом иихесе — она выйдет за доктора или за адвоката, и во всю жизнь будет называться Мали, хоть бы это миллион стоило!
41
У евреев при помолвке обыкновенно разбивают какую-нибудь посуду — для того чтобы человек в самые веселые минуты помнил о недолговечности всего земного.
43
У евреев существует поверье, что если свекровь и невестка или тесть и зять имеют одно и тоже имя, то это приносит несчастье.