Наконец прибыли ожидаемые гости; хозяин вышел в переднюю и осветил телегу, на которой сидели двое мужчин.
— Шолом-алейхем!
— Никого нету? — спросил один из приехавших, соскакивая с телеги.
— Ни души!
— Так помогите детям выйти.
— Сколько их?
— Четверо.
На телеге лежало сено, пустые бочки и разные другие вещи, и между ними четыре мальчика в самом жалком состоянии, дрожавшие от страха и холода. Когда ворота затворились за телегой, мальчики выползли из своего помещения, в котором они лежали точно упакованные, и боязливо теснились друг к другу, держа в руках узелки — все достояние, которое они взяли с собою из родительского дома.
— В комнату! — скомандовал один из вожатых, и мальчики поспешили в гостиницу, где им дали хлеба и водки. Ни один из несчастных мальчиков не осмелился сказать ни одного слова этим мрачным людям; точно немые жались они в уголке. Час прошел ужасно медленно. Дети начали дремать. Они привыкли в эту пору наслаждаться уже спокойным сном в объятиях отца или матери. Вдруг суровый голос контрабандиста разбудил их.
— Живо ребята! — сказал он, — вперед!
Они поднялись и, протирая глаза, направились к выходу.
Телега и лошади остались в гостинице; дорогу приходилось теперь продолжать пешком.
Гостиница затворилась за путешественниками, которые молча отправились... Ночь была, темная и бурная.
Вскоре они спустились к лесу. В этом лесу стоят пограничные столбы России и Австрии и разъезжают пикеты казаков, поджидающие контрабандистов.
Решительная минута приближалась.
Осень высушила листья деревьев; сильный ветер срывал теперь эти желтые листья, которые с шумом падали на землю; иссохшие ветви также хрустели под ударами ветра. Господь послал его для того, чтобы не слышно было шагов ночных путников по хрустевшим листьям. С затаенным дыханием, с вытянутою головою, всецело превращенные в слух и зрение, оба вожатые опытным шагом пробирались между деревьями. Дети следовали за ними. По временам вожатые, испуганные каким-нибудь шумом, или обнаженным деревом, останавливались — точно пригвожденные. Потом снова осторожно подвигались вперед. Дорога казалась нескончаемою; минуты тянулись часами.
Тяжел, горек хлеб, пожинаемый при свисте пуль, и проклятье Божье «ты будешь в поте лица твоего добывать хлеб свой» — благодать в сравнении с этим ремеслом.
Обетованная земля не могла уже быть далеко; до кордона оставалось, по всей вероятности, несколько сот шагов.
Решительная минута наступила.
Вдруг недалеко послышался лай собаки. Маленький караван остановился, точно окаменелый. Как овцы, теснящиеся около своего пастуха при приближении волка, прижались дети к своим испуганным вожатым.
Вблизи послышались голоса. — Контрабандисты, точно по условленному знаку, разом подняли каждый по круглому камню и бросили их с такою ловкостью, что камни полетели далеко через верхушки деревьев того места, где находились казаки. Шум этого падения з ввел в заблуждение пограничных стражей и отвлек их внимание в противоположную сторону. Затем, с быстротою мысли, контрабандисты схватили на руки двух младших мальчиков и побежали во всю прыть поперек леса; другие два мальчика следовали за ними, пыхтя и задыхаясь. Кордон остался позади беглецов! Но они все еще не смели остановиться; ведь казаки легко могли преследовать их и за границей и захватить даже на Австрийской земле... А там кто освободил бы их и принял бы их сторону? Поэтому они продолжали бежать, сколько хватало силы, и наконец, когда восток уже начал озаряться лучами солнца, упали на голую землю, совершенно изнеможенные и облитые потом.
Они были спасены!
Через час они входили в один Австрийский город, приютивший уже много таких молодых беглецов; которые приходили туда искать убежища в таком же бедственном положении. Здесь, около первого же дома, кончалась работа контрабандистов и принятая ими на себя обязанность, здесь имели они уже право предоставить малюток их собственной судьбе.
— Ступайте налево в эту улицу, сказали они несчастным детям; там вы увидите молитвенный дом, желтый с большими сводчатыми окнами, войдите туда, и там найдете евреев, которые о вас позаботятся.
Контрабандисты исчезли. Дети остались одни. Боязливо вступила маленькая группа в божий дом; усталые, полусонные, изнеможенные страхом, голодом и холодом, бедные малютки едва держались на ногах. Несколько молельщиков, еще остававшихся в синагоге, тотчас же окружили несчастных.
Сострадание присуще всякому еврею.
— Из России? — спросили они.