Выбрать главу

— Отчего же, интересно. Как кончится война, я соберу целую библиотеку из лучших произведений, среди которых обязательно будут обнаженные женские тела. А ты, может, все-таки пошевелишься? Таких собраний полно в каждом доме. Сдается мне, что эти люди всю жизнь только читали книги да то и дело развязывали войны. Одного только не могу понять: откуда они все могли взяться, если во всем городе я еще не встретил ни одной женщины? Пошли, остался еще один этаж, может, там найдем что-нибудь интересное.

Ему не хотелось уходить. Он поглядел на сержанта.

— Подожди минутку.

— Хорошо. Сиди себе тут. Я подскочу наверх.

Шаги сержанта донеслись с лестницы. Через минуту сквозь открытую дверь он услышал звук фортепьяно; кто-то провел ладонью по всей клавиатуре от басов до самых высоких звуков и обратно. Потом долетел свист сержанта: сержант всегда насвистывал, когда сталкивался с чем-нибудь приятным. Свист не прекращался, но звучал уже иначе — был долгим и выжидательным.

Он нехотя встал, поднял журнал, на котором сидел, отряхнул его о бедро, бросил на стол и вышел из комнаты.

Лестничная клетка была высокая и узкая, она шла почти отвесно, без поворотов, прямо на следующий этаж и дальше, на чердак. Поднявшись на следующую площадку и подойдя к двери, он опять услышал свист, полный радостного изумления. Он вошел в приоткрытую дверь. На дверном косяке качалась тень сержанта. Он вошел в комнату и увидел стол с погашенной свечой, рядом стоял сержант, и прежде, чем он успел оглядеться, увидел, что перед сержантом стоит молоденькая девушка. Лица ее он не мог разглядеть. Луч маленького фонарика в руках сержанта вырывал из темноты только часть фигуры.

— Зажги свечку, — сказал сержант.

За окном было темно, холодно и тихо. Он начал искать в кармане спички, наконец нашел коробок, вытащил и зажег. Взяв в руки свечу, он почувствовал, что верхняя часть еще теплая, стеариновые потеки, облепившие ее, были еще мягкие, как струи смолы на сосне.

— Посмотри-ка, — сказал сержант, — она получше книжек да и бутылки, пожалуй. Даже полней. Сегодня мне как-то не по себе, и, если бы не эта девчонка, я бы и не знал, чего мне надо.

Он подошел к девушке поближе. Она что-то быстро сказала по-своему, чего ни он, ни сержант не поняли, но ему показалось, что девушка обращается к нему за помощью. Сержант откинул ее темные волосы, падающие на спину, и положил руку на плечо. Девушка вздрогнула и застыла без движения, будто ладонь сержанта обладала парализующим действием. Она не двигалась, только ее глаза над плечом сержанта искали его взгляда, будто не сержант, а только он был человеком, который может понять другого. Сержант гладил шею девушки. Он теперь видел, как его темная ладонь то поднималась вверх до ушной раковины, то скользила вниз, на открытые плечи.

Он не знал, что делать. Он смотрел на девушку и понимал все это время, чего она ждет от него, чувствовал, что ее невыносимая подавленность передается и ему, лишая возможности прийти на помощь.

Рука сержанта на мгновение задержалась на спине девушки, и внезапно его пальцы, словно потеряв терпение, задрожали и от этой дрожи стали сильнее. Он продолжал гладить девушку, но пальцы его, теперь уже уверенные и жадные, сильно надавливали на кожу, цепляясь за шею, подбирались к затылку и тяжело спадали на ключицы, выступающие над открытой грудью. Ладонь все сильнее давила на девушку, и она, в каком-то трансе колыхаясь из стороны в сторону, начала ускользать от сержанта. Его руки тянулись к ее голове; внезапно сержант дернулся.

— Погаси свечу, — сказал он хрипло.

On увидел, что на лбу сержанта, покрытом потом, и на его руках надулись жилы. Девушка по жесту сержанта поняла его слова. Она вдруг ожила и крикнула. Теперь она заговорила быстро-быстро, все повторяя и повторяя то же самое слово, которое, как он знал, означает на ее языке отрицание. Смотря на ее движущиеся губы, он не понимал ничего, кроме этого одного слова, однако утвердительно кивал, будто его присутствие в этой комнате делало все легким и в высшей степени ясным. Он заметил, что, когда она говорила, ее подбородок, спаянный с губами невидимым соединением, двигался вместе с ними, вызывая на ее лице меняющуюся гримасу, и понял, что, когда она говорила с улыбкой, это придавало ей еще больше очарования.

Он все кивал головой, когда она бросала быстрые, рвущиеся фразы, сказанные неровно, то шепотом, то громко, почти выкрикивая.

— Оставь, — сказал сержант. — Ты еще успеешь с ней поговорить. Погаси свечу, как-нибудь поделимся. А вообще-то с ней можно договориться?

Он повернулся к девушке и сказал: